Заведующий общим отделом ЦК КПК Ян Шанкунь и некоторые другие, не одобрявшие, как было известно Цзян Цин, её назначения на ответственный пост, рекомендовали ей ввиду ухудшения здоровья уйти с должности заведующего секретариатом, чтобы вести более спокойную жизнь. Она подняла вопрос об этих «рекомендациях» (судя по её тону, она явно возражала против них) перед Председателем Мао, однако выяснилось, что он был с ними согласен. При его посредничестве руководящим товарищам дали понять, что впредь она будет работать «в соответствии со своими возможностями». В результате к концу 1951 года она лишилась не только поста заведующего секретариатом, но и перестала руководить управлением по делам кинематографии при отделе пропаганды ЦК КПК и играть активную роль в Обществе советско-китайской дружбы[282]. С этого момента Цзян Цин выполняла лишь обязанности секретаря Председателя Мао. Но даже и этой работы её лишили, когда некоторые руководящие деятели вынесли в партийном порядке решение о том, что она должна отправиться в Москву для прохождения ещё одного курса лечения. Страдая от мысли, что ей снова придется покинуть дом, она оттягивала отъезд до зимы 1952 года. К тому времени медицинские учреждения Китая были настолько дезорганизованы кампанией «против трёх зол», искоренявшей коррупцию и бюрократизм среди персонала городских больниц, что ей не оставалось ничего иного, как отправиться для более тщательного лечения за границу.
Рассказ Цзян Цин о приезде в Москву связан с воспоминаниями о болезнях. Её мучила сильная боль в печени. Советские врачи немедленно положили Цзян Цин в хирургическое отделение, где подвергли исследованиям. Им. однако, не удалось приостановить накапливания жидкости в желчном пузыре. Для постановки диагноза были извлечены пробы. После того как врачи определили курс лечения, её отправили на юг, и она вновь оказалась в Ялте, где тосковала (на этот раз она не упоминала о роскошной обстановке или местном обществе). Чтобы сбить температуру, ей давали в больших дозах пенициллин — по 20 миллионов единиц каждый раз. Столь высокая дозировка и частота приёмов этого лекарства лишь ухудшили её состояние. Она пыталась возражать против того, что с её мнением никто не считается, но это не принесло никаких результатов.
Хмурая ялтинская зима ещё больше усилила тоску по дому, однако врачи не разрешали возвратиться в Китай. Она полагает, что их стремление удержать её в Ялте объяснялось лишь одной причиной: им было стыдно за свою неспособность излечить её. В конце концов они отослали Цзян Цин обратно в Москву, где её поместили в самую обычную больницу. К счастью, позднее её перевели в шикарную кремлевскую больницу, предназначенную, как она добавила, для высших должностных лиц режима[283].
За день до смерти Сталина (он умер 5 марта 1953 года) Цзян Цин услышала по радио, что недавно у него случился удар. Она находилась тогда в санатории на окраине Москвы. Все другие пациенты не отходили от радиоприёмников; это были в основном высокопоставленные работники, обеспокоенные возможностью изменений в составе советского руководства после смерти Сталина, а следовательно, и тем влиянием, которое эта смерть могла оказать на их собственную карьеру. Сообщение о смерти Сталина тяжело и на долгое время потрясло всех: и больных, и медицинский персонал. В те дни оба русских телохранителя, приставленные к Цзян Цин, а также лечившие её врачи и сестры буквально засыпали её всякими политическими вопросами. Они считали смерть своего вождя событием огромного значения и полагали, что Председатель Мао приедет в Москву для участия в похоронах вместе с другими иностранными руководителями.
В день похорон Сталина температура в Москве упала ниже нуля. Председатель Мао не приехал, хотя и прислал соболезнование[284]. Окружённая всеобщим вниманием, Цзян Цин не спала, как и все остальные больные, находившиеся в санатории. Из окна она наблюдала людские толпы, продвигавшиеся к центру города. Люди явно были в отчаянии, что удивило её. Они вели себя как фанатики, давя и толкая друг друга. Одна из ошибок Сталина, заметила Цзян Цин, выражая согласие с мнением Председателя Мао по этому вопросу, состояла в том, что он психологически не подготовил народ к своей смерти.
282
Последнее обстоятельство означало полное отстранение от какой-либо политической деятельности, тем более что членство в этом обществе считалось среди ответственных товарищей чистой формальностью, а не важным политическим постом.
Несколько отвлекшись от основной темы своего рассказа, Цзян Цин отметила, что в начале 50‑х годов китайско-советской дружбе и культурным связям с Советским Союзом придавалось огромное значение. Дом китайско-советской дружбы был самым высоким зданием Пекина, располагавшим помещением для театра. Несмотря на своё название, этот дом был построен целиком на китайские средства. После разрыва отношений с Советским Союзом китайцы превратили это здание в Пекинский выставочный зал, существующий и в настоящее время.
283
Среди персонала кремлевской больницы была одна исключительно способная женщина-врач, на которую возложили ответственность за лечение Цзян Цин. Один из применявшихся ею методов лечения желчного пузыря и связанного с этим заболевания печени состоял в инъекции в желчный пузырь препарата, облегчавшего извлечение жидкости (метод, не известный на Западе). Жидкость, извлечённая у Цзян Цин, была чёрного цвета, что предвещало образование камней. Как сказала ей врач, подобные явления обычно случаются у ожиревших людей сорокалетнего возраста. Хотя ей было тогда около сорока, она не была ожиревшей, заявила Цзян Цин, смеясь и негодуя. Для определения причины хронического лихорадочного состояния её подвергли различным обследованиям, в том числе с целью выявления туберкулеза (ответ был отрицательным, что имело важное значение для неё, поскольку в 40‑х годах она, как миллионы её соотечественников, страдала туберкулезом). В результате исследований пищеводного сплетения, продолжала Цзян Цин с присущим ей стремлением к самоанализу, в месте перехода из пищевода в желудок началось кровотечение из-за «напряжения воротной вены». Постепенно лечение в кремлевской больнице дало результаты, желчь приобрела нормальную окраску и стала прозрачной.
284
Послание было доставлено лично премьер-министру Чжоу Эньлаем, возглавившим делегацию. Он оказался единственным иностранным представителем, которому разрешили нести гроб. Как считает Франц Шурман, его драматическое появление на похоронах Сталина положило начало новой эре китайско-советского сближения, достигшего кульминации в сентябре 1954 года, во время визита Хрущёва в КНР (