Молоденькие девушки убрали со стола остатки первых блюд, и более крепкие молодые женщины, к восторгу гостей, внесли на огромных подносах жареных уток цвета жжёного сахара. Они удалились за занавески, где проворно разделали птиц, отделив кожу от мяса и мясо от костей и отложив скелеты для супа, который должен был идти предпоследним блюдом. Пока шла эта работа, я сказала Яо Вэньюаню, что совсем недавно побывала в народной коммуне имени китайско-кубинской дружбы, где наблюдала полный цикл выращивания пекинских уток.
— Этих уток кормят принудительно,— уверенно сказал Яо.
— Да, и я даже сфотографировала последнюю стадию кормления, когда «специалист» всовывает в клюв утки трубку, по которой поступает пища.
— Вы тоже любите фотографировать! — заметила Цзян Цин.— Это общее у нас с вами. Я люблю фотографировать.
Затем мы обменялись мнениями о том, что хорошо фотографировать близ Пекина. Я выбирала прежде всего людей — мужчин и женщин, волнообразно двигающихся в старинном стиле «тай-цзи чуань» или поющих на рассвете в старой опере у стен дворца, отражающих звуки. Она предпочитала природу.
— Вы снимали когда-нибудь на закате облака над парком Бэйхай? — спросила она.
Я не снимала.
— Мне не удаются снимки,— продолжала она,— но один с этим видом у меня есть, и я могу дать его вам.
Затем она призналась, что в последние годы сделала непомерно большое количество снимков — около десяти тысяч. Но она уничтожила три или четыре тысячи, и от ещё большего числа предстоит избавиться, особенно от тех, что не имеют художественной или исторической ценности.
— Зачем же делать фотоснимки в столь огромном количестве?
— Просто чтобы уметь владеть собой!
Этой фразой, которую она часто произносила, она кратко выражала своё стремление к самодисциплине и желание всегда делать дело лучше.
Одна из забот премьера Чжоу, сказала она, меняя тему разговора,— это советовать ей, каких иностранных гостей следует принимать. Когда Лоис Уилер Сноу, жена Эдгара Сноу, приехала в Пекин в сентябре 1970 года, надо было немедленно устроить приём в её честь. Цзян Цин была дома и легла вздремнуть, когда её вызвали на этот приём, и, поскольку её предварительно не предупредили, она была в замешательстве, не зная, какой подарок преподнести почётной гостье. Со своей стороны г‑жа Сноу тоже настолько растерялась, что случайно отдала Цзян Цин подарок, предназначенный ею для заместителя министра иностранных дел Цяо Гуаньхуа!
— Вы когда-нибудь встречались с супругами Сноу? — спросила она.
Я не встречалась, хотя читала многое из того, что написал Эдгар Сноу. (Мы немного поговорили об этом.) Однако я переписывалась с его бывшей женой Ним Уэйлз, которая брала интервью у ведущих революционерок в конце 30‑х годов[8].
— Нынешняя его жена тоже относится к Китаю очень дружелюбно. Если вы встретитесь с нею, передайте, пожалуйста, ей и всей её семье мой привет и скажите, что я надеюсь, что она приедет снова. Если вы станете другом Китая, вы тоже сможете часто навещать нас. Пока я жива, я непременно буду принимать вас.
При упоминании о будущем и смертности человека её настроение стало серьёзным. Окинув взглядом лица сидящих за столом, она сказала:
— Диалектический материалист вполне может понять закон рождения, старения, болезни и смерти. Можно сохранять политическую молодость, но очень трудно постоянно сохранять здоровье. Сейчас я сознаю, что стара.
Уловив неожиданную смену её настроения, Яо Вэньюань принялся читать стихи:
— Эти строки Цао Цао очень хороши,— заметил Яо.
— Неплохи и другие строки стихотворения.
И Цзян Цин продолжила:
— А за этими следуют ещё четыре строки,— сказала она, но предупредила: — Это наивный материализм.
8
Отличные портреты Цай Чан, Дэн Инчао, Кан Кэцин и других даны Ним Уэйлз в книге: «Red Dust». Stanford, 1952, переизданной как первый том книги: