— Вы робеете в моем присутствии? Не нужно.
— Нет.
И действительно, я робела гораздо меньше, чем при нашей первой встрече. Я стала записывать. Было страшно жарко и душно, и я закатала рукава блузки выше локтей.
— Вам слишком жарко,— заметила она и дала знак служителю включить кондиционер. Последний со стоном начал действовать, несколько минут издавал низкое рычание, а затем неожиданно умолк.
Восстанавливая в памяти обстоятельства, предшествовавшие нашей первой встрече недели две назад, она сказала, что премьер Чжоу спросил её, хочет ли она видеть меня. Он сказал ей, что я «молода и сочувствую Китаю» и что меня рекомендовал Джон С. Сервис после того, как начались мои переговоры с [китайским] представительством при ООН[12]. Хотя я не коммунистка, меня сочли «надёжной сторонницей китайского народа и всех революционеров». Цзян Цин предстояло вылетать с другой миссией, и всё-таки она решила тогда остаться, чтобы встретиться со мной. Почему? Поступить иначе значило бы представить себя заносчивой или чванливой. Кроме того, она не могла не чувствовать ответственности перед китайским народом. Она узнала также, что я уже виделась со «старшей сестрой Дэн» (Дэн Инчао), с которой мы начали основательные дискуссии. В большой спешке она организовала для меня просмотр нескольких опер; она уверяла меня, что времени для тщательных приготовлений не было. Потом она мучительно думала, что бы преподнести мне. Теперь она смеялась, вспоминая, какого пота стоило ей всё это беспокойство и суета. Конечно, по-настоящему она меня не знает, но в тот первый вечер в Пекине у неё сложилось обо мне хорошее впечатление. После того как мы расстались, она стала более основательно размышлять о характере моей работы и определила «основную конструкцию» (она употребила это выражение, не объяснив его точного значения) серий интервью, которые она даст, зная, что они будут опубликованы.
Четыре-пять дней назад она встала на заре, чтобы вылететь в Кантон. Почему в Кантон? Чтобы отдохнуть от повседневной управленческой работы и полечиться. Освободившись от пекинских забот, она спала и ела лучше. За несколько дней вошла в норму её память, которая в последние месяцы периодически отказывала ей. Чтобы у меня не сложилось ошибочного представления, будто бы это её обычный способ времяпрепровождения, она заверила меня, что обыкновенно посвящает себя «серьёзным политическим делам», и решительно заявила: «Я не терплю пустяков». Мы с ней не станем тратить время по пустякам.
Незадолго до моего прибытия она выступила приблизительно перед полутора тысячами человек и информировала группу должностных лиц о текущем положении. Помимо этого, она действительно хотела встретиться со мною, но, подчеркнула она, нашу встречу нужно держать в секрете. Если массы в Кантоне и его окрестностях узнают, что она продолжает оставаться здесь, рядом с ними, они будут ужасно возбуждены. А если они обнаружат её подлинную цель — беседы с иностранкой, они будут озадачены. Поэтому вплоть до своего отъезда в конце августа я не должна общаться или переписываться ни с кем, кроме неё, членов её окружения и моих сопровождающих.
У Эдгара Сноу, продолжала она, было достаточно времени для долгих бесед-исследований с Председателем Мао, премьером Чжоу и другими революционерами старшего поколения, которые действовали на Северо-Западе в конце 30‑х годов. А среди тех, с кем разговаривала я, пока что самой старшей была Дэн Инчао. Во время «движения 4 мая» (1919) ей было 15 лет; Цзян Цин было тогда всего пять — слишком мало для того, чтобы постичь всё значение этого эпохального события. Цзян Цин признала, что у Дэн Инчао более продолжительное революционное прошлое, чем у неё; но, указала она, её история «шире», потому что она не была ограничена делами женщин.
Когда она и другие руководители действовали на Северо-Западе (1937—1947), их общей целью была поддержка взглядов Председателя Мао. Ввиду особой выгоды своего положения в те годы (она и Мао поженились в 1939 году) она смогла бы обсудить яньаньский период в более ярких подробностях, чем это сможет сделать Дэн Инчао. Хотя сама она не участвовала в Великом походе из Центральных советских районов на Северо-Запад в середине 30‑х годов, её рассказ мог бы пролить свет на прошлое. А вообще, она могла бы сделать особый упор на событиях, которым лично была свидетельницей. Но она не будет ничего навязывать мне. Если меня не интересуют военные дела, она не будет затрагивать их. Поскольку буржуазия всегда «вооружена до зубов», китайцы не могут обходиться без оружия. Китайцы не хотят войн, утверждала она. Но существует различие между справедливыми и несправедливыми войнами. Китайцы никогда не ведут несправедливых войн против других. Её бровь опустилась, и она сказала, что не намерена вести догматическую болтовню.
12
Сервис был членом американской «миссии Дикси» в Яньани в середине 40‑х годов. Его беспристрастные сообщения о жизни среди молодых китайских коммунистов, с которыми он встречался там, навлекли на него оскорбления госдепартамента (впоследствии мнение о Сервисе было пересмотрено) и вызвали беспредельное восхищение китайских коммунистов.