Подобным же насмешкам её подвергали «тётка» и «племянница» в доме хозяина её матери (тётка и племянница были, вероятно, родственницами хозяина, а не кровными родственницами Цзян Цин). Однажды она пришла в ярость из-за их насмешек и ударила тётку в грудь. Обе женщины завыли от жалости к самим себе, но не дали сдачи. Почему? Потому что она (Ли Цзинь) была слишком мала, объяснила она. Ужасно расстроенная этим происшествием, она поспешила в школу и объявила директору, что бросит школу и убежит. К её изумлению, он принял её сочувственно, вытер ей слёзы и сказал, что не стоит расстраиваться из-за таких вещей. Важно одно — чтобы она усердно училась в школе. Она смягчилась. Со временем учителя стали уважать её, а некоторые даже полюбили.
Но в школе были свои неприятности. Самым ненавистным для нее предметом был «сюшэнь» — самосовершенствование в конфуцианской морали[17]. Как-то раз, когда она грезила на этом уроке, учитель рассвирепел, затащил её в туалет и пять раз ударил линейкой. (Оказалось, что учитель, заметила она, бил также дочь хозяина её матери.) После урока он с извиняющимся видом пришёл помириться с ней. Впрочем, она оказалась вовлечённой в другие конфликты, и её исключили из школы после первого полугодия. Тогда она поклялась, вспоминает она теперь, никогда и никому не позволять плохо обращаться с собой. Так внезапно на пятом году закончилось её пребывание в начальной школе.
Мир часто изумлялся тому, как долго китайцы были «цивилизованным» народом, скептически заметила Цзян Цин. Она с детства познала бездну их варварства. Как-то она узнала, что в Шаньдуне обычное дело для местных громил — обезглавливать своих земляков и выставлять только что отрубленные головы на городской стене для устрашения местного населения. Когда она ребёнком увидела это, ей стало плохо, и она поняла, что «у людей нет сердца». Если мать знала, что подобные кровавые дела намечаются на какое-то время, когда её не будет дома, она просила соседей завязывать ребенку глаза. Но даже с завязанными глазами Цзян Цин могла представить в своём воображении эту ужасную резню.
В её самых ранних воспоминаниях остались неизгладимыми и другие картины насилия. Уезд Чжучэн был богатым районом. И всё же каждый год во время уборки урожая местные бандиты и даже некоторые помещики отбирали у других зерно. Пойманных на месте преступления заключали в тюрьму, а некоторых расстреливали или рубили палашами. Двое армейских офицеров в районе Чжучэна регулярно проверяли тюрьмы и решали, кто должен умереть. Цзян Цин вслушивалась в звуки города и училась по количеству винтовочных залпов, раздававшихся у высокой кирпичной городской стены, узнавать, сколько человек убито. Из любопытства она однажды обошла всю длинную городскую стену. Она узнала, что офицеры при своей ежедневной проверке тюрем часто убивали по десятку и более людей, в том числе тех, кто был явно невиновен. Почему убивали невинных? Военные правители, первой заботой которых была собственная безопасность, ввели правило — слегка приоткрывать городские ворота на заре и плотно закрывать их в сумерках. Поскольку они боялись, что чужаки и другие неопознанные люди могут вызвать беспорядки, в незваных гостей стреляли без предупреждения. Осторожно понаблюдав, она установила, что казни совершаются у Малых восточных ворот. Они находились неподалеку от подвесного моста, который раскачивался, когда по нему кто-нибудь шёл. Раскачивание вызывало у неё ощущение падения, но она не боялась, потому что дом, где она жила, был построен на крутом обрыве и она привыкла к высоте.
Она вспомнила, как удивлялась, почему это одни люди должны убивать других. А ещё большее недоумение вызывал восторг публики в таких случаях. Когда наступало время намеченных казней в Чжучэне, «богачи» наблюдали за зрелищем с высоты городской стены. Она знала, что зрелище это весьма впечатляющее. На палашах, которыми жертвам отрубали головы, трепетали красные кисточки. Приводили шеренгу узников; у каждого на спине была доска с надписью. Даже когда она не наблюдала за казнью, а только слушала, она понимала смысл хлопков. Каждый взрыв аплодисментов означал чью-то смерть. И она знала, что громче всех хлопают богачи.
17
«Сюшэнь» (буквально «развитие самого себя») стал означать что-то вроде самодисциплины или самоотречения. До того, как КПК взяла дело образования в свои руки, при помощи «сюшэня» молодёжи постоянно внушали, что она должна осознавать своё низкое положение и необходимость подчинения власти.