Эти огромного значения исторические перемены начались, когда Цзян Цин подростком старалась жить самостоятельно (немногие девушки пытались тогда делать это), без поддержки родителей, братьев и сестёр или мужа и его родни. Воспитанная в городе и привязанная к городу, она не знала почти ничего о китайской деревне, где было множество подпольных ячеек и опорных баз революционного действия. Когда в 1931 году агрессия Японии в Мукдене, направленная против территориальной целостности Китая, вынудила её скептически пересмотреть свой мир и действовать, как подобает патриотке (а это граничило тогда с подрывной деятельностью), где-то в других местах Мао Цзэдун и Чжу Дэ открывали новый этап истории. Полагаясь на свою молодость, культ силы воли и умение подогревать возмущение народа, порождённое нищетой и угнетением, они повели свои поставленные вне закона войска к горам Цзянси, веками служившим прибежищем для бандитов. Там Мао стал председателем первого китайского советского правительства с новоиспечённой столицей в городе Жуйцзине, который изменился за время, пока он был столицей. В Шанхае коллективное руководство из «28 большевиков» (прозвище обученных в Москве молодых китайцев, возвратившихся на родину в конце 20‑х годов) в 1931 году вывело Цюй Цюбо из Политбюро и отстранило его от власти над коммунистами городов. Они [эти большевики] были тогда совершенно уверены, что Коминтерн, действуя через них, сможет кратчайшим путем подвести Китай к некой новой национальной целостности сообразно с интересами международного коммунизма. С 1931 по 1935 год (время политического пробуждения Цзян Цин и посвящения её в партию) во главе «28 большевиков» стоял Ван Мин, известный в коммунистическом сообществе под именем Чэнь Шяоюя. Хотя большей частью Ван Мин находился тогда в Москве при Коминтерне, его «большевики» добились предельного влияния в городах Китая, тогда как в сельских районах их политическая опора была слабой.
Факты из жизни в городском подполье восстановить почти невозможно. Ни один китайский историк не осмеливался дать объективное и исчерпывающее описание того периода, а большинство оставшихся в живых приняли нечто вроде обета молчания. И в традиционном, и в революционном планах их мотивы были политическими: оградить старых товарищей по борьбе от обвинений в поведении, которое ныне считается неортодоксальным, и сохранить определённые мифы об истоках и ранней истории партии, восхваляющие Мао или хотя бы не хулящие его.
Один из этих мифов — что деньги не могут испортить отношения между товарищами и что вступление в партию нельзя купить. Но, как засвидетельствовала Цзян Цин, за членство часто приходилось платить наличными или, если дело касалось женщин, даже предлагать себя. Подлежали также оплате помощь за установление связи с другими товарищами, молчание в трудные моменты и даже будущие услуги. Можно лишь задаться вопросом, намного ли всё это отличалось от вошедшего в поговорку «вымогательства» прошлого.