Ⅲ
В 30‑х годах для левых всех возрастов и профессий демонстрации стали образом жизни. Организованные группы могли излагать свои взгляды по общенациональным вопросам и обращаться с петициями к правительству более безнаказанно, чем отдельные лица. В 1933 году, вспоминала Цзян Цин, демонстрантам было легче маневрировать, чем в последующие годы. В августе (когда она приступила к преподаванию) она в качестве представительницы группы учителей предместий присоединилась к небольшой группе студентов и рабочих, которые направлялись к пристани приветствовать английского лейбориста лорда Марли и редактора «Юманите» коммуниста Поля Вайяна-Кутюрье: те прибыли на шанхайскую антивоенную конференцию, намеченную на первую неделю сентября[42]. Китайцы с двумя духовыми оркестрами приветствовали их, размахивая красными флагами и устраивая фейерверки, выражая своё почтение этим выдающимся поборникам «антиимпериализма».
Демонстрации, зарождавшиеся в университете, разительно отличались от тех, что проходили на улицах Шанхая. О том, что составляло университетскую среду (профессора, студенты, занятия, непрерывная игра идей), её воспоминания менее ярки, чем о неминуемом аресте и о бунте. Как она помнит, в 1933—1934 годах партийная организация в Шанхае, а следовательно, и в Дася всё ещё придерживались левой линии Ван Мина, а политическая ориентация Коммунистического союза молодёжи была ещё левее ванминовской. Из-за этого и других расхождений в политической позиции среди самих членов партии она не могла автоматически считать таких союзников по борьбе друзьями[43]. Какими бы малонадёжными друзьями они ни были, им всё же приходилось жить вместе под угрозой ГМД, который стремился подавить организованное сопротивление, внедряя в студенческую среду синерубашечников (милитаристский молодёжный корпус, который часто называли фашистским и сравнивали с коричневорубашечниками Гитлера и чернорубашечниками Муссолини), шпионов и агентов; все они были тайно вооружены. Там и в Шанхае в целом было трудно отличить друзей от врагов.
Вскоре Цзян Цин вместе с друзьями начала участвовать в многочисленных шанхайских демонстрациях в поддержку дела национального сопротивления. В годовщину поразившего всех отпора, данного японцам в Шанхае мятежной 19‑й армией ГМД 18 июля 1932 года, она с одним юношей примерно её же возраста отправилась собирать деньги для армии. В пути они встречали других сторонников сопротивления, в том числе группу мужчин, которые буквально положили свои жизни на рельсы ради этого дела. Глядя на этих непреклонных людей, лежащих на железнодорожных рельсах в знак крайнего презрения к тому, что правительство терпит японское вторжение, она подумала, что кое-кто из них, наверно, бойцы Красной армии, дислоцировавшейся тогда в Центральных советских районах[44]. (Может быть, речь шла о 19‑й армии, учредившей в ноябре в Фучжоу «народно-революционное правительство». Его предложение о едином фронте с коммунистами, располагавшимися в близлежащих Центральных советских районах, было отвергнуто.)[45]
Часто участвуя в уличных демонстрациях, Цзян Цин познакомилась с тем, как они организуются. Студенческий вожак обычно без особых предосторожностей объявлял о времени и месте демонстрации. Те, кто поддерживал её, быстро прибывали, строились, выдвигали лозунги и требования и рассеивались прежде, чем полиция и переодетые полицейские могли схватить их. Оживившись при воспоминании о вызове, который молодёжь бросала властям, и её (в том числе и самой Цзян Цин) способности к героическим действиям, она несколько раз повторила, что такие демонстрации всегда проводились с риском для жизни. Но у демонстрантов не было выбора. Как ещё могли они заявить о том, что дорого им, и собирать деньги для своего дела? В таких предприятиях она и её товарищи-радикалы пользовались поддержкой Лиги левых деятелей просвещения, к которой принадлежал их либеральный покровитель Тао Синчжи и другие сочувствующие им лица.
Детальнее и надёжнее помнила она о демонстрациях в память о вторжении Японии в Маньчжурию в 1931 году (Мукденский инцидент). Для левых студентов и радикалов вообще эти демонстрации добавили волнений к и без того бурной для них осени. Тайные агенты ГМД и изменники КПК захватили видных представителей Коммунистического союза молодёжи и заявили, что те — «их люди». Преисполненные решимости не превратиться в «пешек врага», эти принесённые в жертву члены союза поклялись, что лучше умрут за своё дело, чем струсят и останутся в живых. В открытом противоборстве они выкрикивали хором: «Лучше разбить нефрит, чем сохранить черепицу!» (сопротивление любой ценой) и «Левое лучше правого!» Как Цзян Цин ни восхищалась ими, их пример напугал её. После этого она избирала демонстрации более рассудительно, сказала она.
42
О прибытии лорда Марли было сообщено в «Норт чайна геральд» (Шанхай) 23 августа 1933 года. Цзян Цин не упомянула, что встречающих китайцев возглавляла Сун Цинлин. вдова Сунь Ятсена и видная участница борьбы за гражданские права. Она была единственной женщиной, снимок которой появился по этому случаю в «Геральд».
43
В начале 30‑х годов она и её городские друзья-коммунисты ориентировались в основном на линию Ван Мина, которая преобладала в городах. Цзян Цин не отрекалась от неё до конца 1937 года, когда встала на «центристскую» позицию Мао, что значило отвергнуть как линию Ван Мина, так и линию Союза молодёжи, который якобы стоял на ещё более левых позициях.
44
Первоначальный район базирования КПК и местопребывания его первого официального национального правительства, созданного в Жуйцзини (провинция Цзянси) в ноябре 1931 года. Деятельность правительства в три последующих года состояла в организации обороны методом партизанских действий, принудительном проведении земельной реформы, издании законов о воинской повинности и экспериментировании в области революционной культуры.