Как взбесил её тогда этот тайный приказ! Со времени прибытия в Шанхай её первейшей целью было войти в доверие к людям, которые могли бы помочь ей наладить связь с местной организацией КПК. Соперничавшие группы из левых организаций и среди них некоторые неприятные ей личности уже давно пичкали её советами, зачастую противоречивыми. К тому времени одна из этих организаций, Революционная лига, переместилась далеко влево, «даже левее партийного центра» (который ещё придерживался линии Ван Мина). Союз молодёжи и другие молодёжные и студенческие организации тоже, как она выразилась, «кооптировались левыми». Теперь эти ультралевые группы понуждали её и некоторых её друзей не столь левого толка уйти из города, на деле не заботясь о том, куда они пойдут. Зная о её бедственном положении и личных неурядицах, Лига левых деятелей просвещения усилила приказ: велела ей покинуть эти места немедленно. Поначалу она сопротивлялась: не говоря уже о том, что переезд в Пекин не отвечал её политическим и профессиональным интересам, Шанхай был единственным местом, где у неё были тесные личные связи. В конце концов она уступила и переехала в Пекин.
По её воспоминаниям, белый террор в Пекине был так же жесток, как и в Шанхае. Напряжённость усиливало присутствие 3‑го шанхайского полка, который разместили в Пекине и Тяньцзине для защиты гоминьдановского правительства. Оторванная от всех и более уязвимая, чем когда-либо прежде, она стала вольнослушательницей Бэйда (Пекинского университета). Здесь, в этом третьем университете (после Циндаоского и Шанхайского), её больше всего привлекали общественные науки — область, в которой одним из самых популярных преподавателей в Бэйда был теоретик-марксист Ли Да. Всякий раз, когда он читал лекции по политической науке, в аудитории собирались студенты со всего университета. Часто среди них была и она.
В Бэйда у неё почти не бывало денег. Её доход (источник его не был назван) составлял всего семь юаней в месяц. После уплаты за жильё на еду оставалось по четыре цента на один раз. Бэйда, где некогда работал Председатель Мао, был самым знаменитым из всех высших учебных заведений страны. Даже вольнослушатель вроде неё мог многое познать там благодаря посещению лекций и чтению. Ей удалось также раздобыть карточку, которая открыла ей доступ в Пекинскую городскую библиотеку. В течение нескольких месяцев она проводила в ней основную часть дня за чтением книг из необычайно богатого собрания библиотеки и всё это время перебивалась с хлеба на воду[47].
В её эпизодическом повествовании аскетический автопортрет учащейся оттенялся другим, более девическим. Её лицо посветлело от смеха, когда она описывала свою первую попытку (в бытность в Пекине) ездить на велосипеде. После нескольких неприятных падений она вошла во вкус. В молодости она была во многом неловка, призналась она, и чувство равновесия было у неё неважным. В езде на велосипеде, как и во всем другом, её выручала сила воли.
Ⅳ
Весной партийная организация Лиги левых деятелей просвещения тайно устроила возвращение Цзян Цин из Пекина в Шанхай. Это было чревато более значительной личной драмой, чем подразумевалось под простым фактом перемещения. Заступничество лиги означало, что после более чем годового опасного пребывания вне партии связь с ней восстановлена. Благодаря искусному руководству лиги и проникновению в школьную систему Шанхая других левых групп многие секторы этой системы перешли в последние месяцы под контроль КПК (по выражению Цзян Цин, «попали в наши руки»).
Партия поручила ей преподавать в одной из вечерних школ для работниц, которую по стечению обстоятельств возглавляло шанхайское отделение Христианской ассоциации молодых женщин. ХАМЖ была «просвещённой» школой в смысле разработки программы, но «донельзя реакционной» в большинстве других отношений. Конечно, Цзян Цин не проявляла никакого интереса к её христианской, духовной основе.
47
Эдгар Сноу писал, что Мао находился в похожих обстоятельствах и подобным же образом поддерживал своё существование: «Через шесть месяцев я бросил школу [первую среднюю школу в Чанша] и составил план самообразования, который состоял в ежедневном чтении в Хунаньской провинциальной библиотеке. В этом отношении я был аккуратен и добросовестен, и проведённые таким образом полгода я считаю чрезвычайно полезными для себя. Я приходил в библиотеку утром, когда она открывалась. В полдень я делал передышку лишь для того, чтобы купить две рисовые лепёшки: это был мой ежедневный обед. Каждый день я бывал в библиотеке и читал, пока она не закрывалась» («Red Star Over China», p. 114). Об этой уверенности в себе и юношеском аскетизме Мао вспоминал в 1968 году в манере деятелей культурной революции: «Намного лучше заниматься в библиотеке, чем посещать занятия. Чтобы прокормиться, хватит куска лепёшки в день. Старый библиотекарь стал узнавать меня». Ирония заключалась, конечно, в том, что студентам поколения культурной революции больше не позволяли самостоятельно повышать свой интеллектуальный уровень в библиотеках; не было и обычных занятий.