Цзян Цин обнаружила, что вдобавок к враждебному отношению гоминьдана к её политической работе конкурирующие левые группы завидуют её успеху. В период, когда она учила фабричных работниц, жившие в Шанхае руководители КПК и Союза молодёжи, состоявшего из честолюбивых молодых радикалов, непрочно связанных с КПК, соперничали друг с другом в стремлении завоевать массы и утвердить свои идеи.
Стоило ей добиться какого-то успеха в устранении неграмотности и пропаганде (в том, что она называла низовой работой), как некоторые члены Союза молодёжи попытались снискать её расположение, надеясь тем самым поставить себе в заслугу её успех. Для неё были очевидны их осведомлённость о том, что партийная организация Лиги левых деятелей просвещения покровительствует её работе, и их обида на такую высокую связь. Однажды какой-то член союза застал её врасплох, без предупреждения заявившись к ней в её заднюю комнату в женском общежитии. Может быть, он пытался изнасиловать её или начать драку, потому что она говорила об этой встрече как-то уклончиво. Ясна была лишь его решимость попытаться привлечь её на свою сторону в личном и политическом отношениях. Она осталась непреклонна и дала понять ему, что отказывается принять «их стиль политики». «Эти слова спасли меня»,— сказала она. Избавившись от него, она начала организовывать своих сторонников на ежегодную уличную демонстрацию в память о Мукденском инциденте.
Что касалось города вообще, то главным врагом был, разумеется, ГМД, силы безопасности которого выступали во множестве обличий. Жизненный опыт делал её всё более осмотрительной и умелой, когда надо было улизнуть от них. (Это она вспоминала с явным удовольствием.) В те дни для полиции ГМД, которая жаждала увеличить свой счёт жертв, было совершенно обычным делом наугад устраивать облавы в автобусах. Заметив, что полицейские приказывают водителю остановить автобус, на котором она ехала со знакомыми рабочими, она применяла один из нескольких приёмов, чтобы избежать опознания и возможного ареста. Она старалась как можно скорее выйти из автобуса и скрыться, пока не начался обыск. Если, выйдя из автобуса, она не могла избежать встречи с полицейскими, она очень учтиво разговаривала с ними, и те, смягчившись, отпускали её. Если же её заставали в автобусе, который подвергался основательному обыску, и выйти было трудно, она готовилась к упорной защите. А если полицейские допрашивали её тогда, когда при ней были секретные политические документы, она, бывало, вела себя так отвратительно, что они сразу же теряли самообладание и разрешали ей проходить.
Несмотря на её пример и точные разъяснения, женщины из её вечерней школы скрывали свою политическую работу менее умело. По собственной небрежности некоторые из них попадали в руки членов Коммунистического союза молодёжи, которые оскорбляли их словом и действием. Такие наносимые её ученицам обиды она воспринимала как собственные. Может быть, по своей малограмотности они не чувствовали, как опасно иметь при себе бунтарские печатные материалы. Ей отчётливо запомнился один случай. Она неожиданно заметила, что некоторые девушки принесли политические листовки на урок, который предполагалось посвятить грамотности и общему образованию. Взбешённая такой беспечностью, она наглядно показала их ошибку, тут же предав листовки огню. Когда от листовок остался один пепел, она приказала девушкам пойти на кухню и вскипятить в котлах воду. К этому внепрограммному уроку привлекли даже повариху, которая почти ничего не знала о происходящем. Все вместе они сгребли обуглившиеся обрывки листовок и погрузили их в кипящую воду, которая уничтожила последние вещественные доказательства их тайных политических операций.
В те дни Цзян Цин обычно преподавала в двух классах: утром для женщин, работавших на фабрике в ночную смену, и вечером для работающих в дневную смену. Днём она не преподавала и могла заниматься другими делами. Как-то вечером она попала домой поздно и после исправления домашних заданий своих учениц легла спать только в четыре часа утра. Работницы ночной смены возвращались в общежитие перед самым рассветом. Они снимали обувь у двери и в чулках на цыпочках проходили по дому, чтобы не беспокоить учительницу. Комната, которую занимала Цзян Цин, плохо проветривалась, и она иногда оставляла дверь приоткрытой. В то утро их топот по лестнице был громче обычного и дополнялся ударами каких-то предметов о стены. В недоумении она открыла дверь пошире и увидела проходящих гуськом женщин. Обыкновенно при них бывали лишь небольшие коробки с материалами для работы, которые они каждый раз носили на фабрику и обратно. Но на этот раз в руках у каждой был большой свёрток, содержимое которого Цзян Цин не могла определить. Встревоженная, она приказала им идти прямо в комнаты, намереваясь произвести проверку.