Выбрать главу

После того как она рассталась с девушкой, тишину улицы вдруг нарушили крики и ругательства. Цзян Цин оглянулась и увидела двух мужчин, гнавшихся за кем-то в том направлении, куда шла она. Какой-то человек прокричал им: «Глупые свиньи!» Спустя момент они оказались прямо за её спиной. Повернувшись, она успела заметить, что один мужчина одет рабочим, а другой — торговцем: это были переодетые агенты. Они схватили её, прежде чем она смогла сказать что-нибудь, и крепко зажали между собой. Её «похищали» впервые в жизни, и она пришла в бешенство. Им безразлично, гневно говорила она им, что насильственное задержание её — это открытое нарушение иностранного закона экстерриториальности, по которому китайцы не подлежат аресту китайскими полицейскими на этой улице. Бесцеремонно они доставили её в полицейский участок. Поскольку на месте не было дежурной женщины-полицейского, они не могли обыскать её как положено, а не раздевая её, они смогли найти лишь экземпляр «Познания мира», что само по себе не могло служить уликой.

Хотя для содержания Цзян Цин под стражей в полицейском участке не имелось достаточных оснований, захватившие её по-прежнему были полны решимости выдворить её из города (насильственное изгнание из города было одним из лёгких решений гоминьданом проблемы борьбы со «смутьянами»). Боясь остаться одна в незнакомом месте, она сказала, что не сумеет выбраться из города тёмной ночью. Да и одета она неподходяще для такого путешествия, добавила Цзян Цин. Не обращая внимания на протесты, они торопились отправить её и дали из своих разношёрстных запасов безвкусное китайское бархатное платье, какое в обычное время она ни за что бы не надела. Они отвернулись, и она надела платье, но натянула поверх собственное — прямое, иностранного покроя, а затем шерстяной вязаный жакет. Из своего оставленного белья она незаметно вытащила самый ценный и самый уличающий её документ — секретный бланк заявления от партийной организации,— сунув его в уголок жакета. И вот в этом странном одеянии она вышла из полицейского участка в ночную тьму.

Это ночное бегство из города, как и другие ужасы своей жизни, Цзян Цин описывала то в сюрреалистическом духе, то гротескно. Она шла быстро, переходя на бег всякий раз, когда могла. Когда она проходила по знакомым местам, несомненно являя собой странную фигуру беглянки, было ещё несколько попыток перехватить её. Она спасалась бегством. Вскоре она достигла пределов города — начиналась сельская местность. Тяжело дыша, усталая, она шла по дороге. Неожиданно её грубо схватили сзади и зажали. Изо всех сил она старалась вырваться, но безуспешно. «Похищают!» — снова и снова во всю силу лёгких кричала она. Напрасно: за пределами города никто не мог услышать её и прийти на помощь. Сначала она думала, что схвачена полицейскими, но, получше приглядевшись, увидела, что и на них гражданская одежда тайных агентов. Не надеясь на избавление, она пыталась сыграть на том, что её будто бы хотят изнасиловать. Она заявила этим людям, что они ведут себя по отношению к женщине как скоты. Её слова возымели какое-то действие, ибо один из них стал держать её слабее и сделал несколько бессмысленных рыцарских жестов. Когда они двигались по трудноразличимой дороге, она воспользовалась этим. Сделав вид, что споткнулась, она скатилась с дороги и прыгнула на рисовое поле. Прежде чем мужчины опять схватили её, она вытащила из уголка жакета свой секретный документ — бланк заявления от шанхайской партийной организации, как можно быстрее засунула его в рот, прожевала и проглотила. Ощущение от проглоченной бумаги было по меньшей мере необычным. И всё же она знала, что уничтожила все явные доказательства уличающей её связи.

Агенты снова вытащили её на дорогу, доставили в уездный полицейский участок и посадили там за решётку. Из камеры она подслушала их доклад по телефону о том, что они поймали одну подозреваемую. Этот успех, считают они, делает обоснованной их просьбу пользоваться частной автомашиной с чёрным номером (такая машина была престижнее обычного такси с белым номером). Но тогда все машины были небольшие, добавила Цзян Цин вне всякой связи со своим рассказом.