Хотя революционеры и другие передовые люди гораздо менее строго придерживались этих односторонних и жестоких сексуальных кодексов, представители «жёлтой прессы» использовали печать и общественное мнение для унижения «безнравственных» женщин, а в политическом мире, как и в мире искусства, существовали люди, в отношении которых гоминьдановское правительство не возражало, чтобы они подвергались издевательствам и уничтожению. Последовательная цепочка широкой известности, преследований и самоубийства стала повседневным явлением.
Весной 1935 года в Шанхае Юань Линъюй была звездой-самоубийцей, чья история перешла из искусства в жизнь, а затем обратно в искусство, на каждом этапе увеличивая её известность. Через несколько недель после её смерти её жизнь была прославлена в пьесе «Смерть кинозвезды», которая имела бешеный успех в шанхайском театре. В своих заключительных воспоминаниях о Шанхае Цзян Цин указала на очерк Лу Синя «Сплетни — это страшная вещь», заголовок которого был взят из предсмертной записки Юань Линъюй «Прочтите его,— настаивала Цзян Цин,— вы найдёте в нём ключ к пониманию моей собственной жизни».
В этом очерке, разящем садистское сердце, которое и поныне бьётся в центре современной жизни Китая, говорится о женщинах, подвизающихся в исполнительских видах искусства и являющихся объектами клеветы только потому, что они актрисы. Журналисты — это «причмокивающие губами сплетники», старающиеся угодить читателям, которые жаждут прочитать приукрашенные подробности сексуальной жизни женщин, находящихся на виду у публики. «Если,— писал Лу Синь,— девушка убегает из дома, то ещё прежде, чем становится известно, сбежала ли она с кем-нибудь или была соблазнена, „умный“ писатель сразу выносит ей приговор: „Страдая от одиночества, она тосковала по возлюбленному, который разделил бы с ней ложе“. Но откуда вы это знаете? Кроме того, в бедных сельских районах женщины очень часто выходят замуж по нескольку раз, но „умный“ писатель тут же строчит крупными буквами заголовок: „Более сладострастна, чем У Цзэтянь“»[107].
Если женщина оклеветана, указывал Лу Синь, то, пусть даже за ложным заявлением последуют извинения или опровержения, ущерб уже нанесён: «Беспомощную женщину, как, например, Юань Линъюй, заставляют страдать, обливают грязью, от которой она не может отмыться. Должна ли она сопротивляться? Не владея газетой, она не может этого сделать. Ей не с кем спорить, не к кому апеллировать. Если мы поставим себя на её место, мы поймём, что она говорила правду, сказав, что сплетни — это страшная вещь. А те, кто считал, что к её самоубийству были в какой-то мере причастны газеты, также говорили правду»[108].
По существу, Цзян Цин сказала то же самое и о своём собственном трудном положении после того, как её оклеветали «жирным шрифтом», как она назвала хлесткие газетные заголовки. Если бы Китай был сегодня более раскованным обществом, в каком мужчины и женщины могли бы безнаказанно разглашать превратности своей сексуальной жизни, то она говорила бы о прошлом более откровенно. Намёки, которые она мне делала, в сочетании с общеизвестными фактами и сплетнями, исходящими от эмигрантов её поколения, дают основания для различных гипотез. Причины её уклончивости носили не только личный, но и политический характер и зачастую переплетались между собой. В период её работы в кино, которой, как она заявила в свою защиту, её вынудила заниматься скорее крайняя нищета, чем честолюбие, её имя связывали с именем актёра и кинокритика Тан На, одного из руководителей организованного коммунистами Общества искусств[109]. Кое-кто говорит, что она вышла за него замуж, а когда она оставила его, горе привело его на грань самоубийства. Угроза Тан На покончить с собой, которая сразу же была раздута прессой в сенсацию, указывала непосредственно на Цзян Цин как на виновницу. Это не только повысило её статус как знаменитости, но и сделало её мишенью женоненавистничества и садизма, которые, видимо, не менее свойственны современному, чем традиционному китайскому обществу. Но как бы трудно ни было проверить в настоящее время слухи о романе между Лань Пин и Тан На и каким бы незначительным это романтическое завихрение ни было в основном потоке её жизни, порождённые им сплетни в сочетании с искажением политического смысла фильмов, в которых она играла, создали ей вульгарную общественную репутацию, с которой она и прибыла в коммунистическую столицу Яньань. Как же Цзян Цин могла избавиться от неё?
107
Императрица (самозваный «император») из династии Чжоу (684—705) в период междуцарствия Танов. Веками в популярных романах высмеивалась её сексуальная ненасытность, её деспотическое и не соответствующее традициям поведение. В Шанхае в 1939, а в Гонконге в 1963 году легенда о её жизни легла в основу экстравагантных фильмов. Исторический роман Го Можо о её жизни впервые вышел в 1960 году, а в 1963 году, в конце либеральной эры в области культуры, опубликован в пересмотренном виде. В 1974 году КПК изменила приговор истории и стала прославлять её в качестве «легалистской» героини, как это поясняется в эпилоге.
108
Этот очерк, датированный 6 мая 1935 года, включён в четырёхтомные «Избранные сочинения» Лу Синя (Пекин, 1956—1960, т. 4, с. 186—190).
109
Эдгар Сноу говорит, что Цзян Цин, вернувшись в Цзинань в 1934 году, вышла замуж за актёра, сценическим псевдонимом которого было имя Тан На, и впоследствии снималась с ним в фильмах в Шанхае. В 1937 году они развелись. Учитывая другие заявления Сноу о Цзян Цин, противоречащие её собственным свидетельствам, например, его утверждение, что она приехала в Яньань в 1938 году, что у неё от Мао две дочери и т. д. (