Три недели спустя. Италия.
Богемиен зольдатен, Унтер-официрен, Дойче генерален, Нихт капитулирен.
Растягивая меха потрёпанного баяна, Его Величество Эммануил Людвиг фон Такс пребывал в меланхоличной задумчивости. Потехинская гармошка механика-водителя, к которой он привык с начала войны, сгорела вместе с танком у Женевского озера, а потому приходилось играть на чём ни попадя. Свежий ветерок, несущий прохладу с недалёких Альп, трепал рыжую шевелюру короля и выбивал скупую мужскую слезу из глаз сидящих вокруг штабного СМ-1К танкистов. А может, то не ветер? Может, вспомнились пылающие машины на подступах к швейцарской столице и не вернувшиеся оттуда товарищи? Абраму Рубинштейну настроение командира не нравилось. Дела давно минувших дней и славные битвы, где бились они, хорошо вспоминать дома, в соответствующей обстановке, под приличествующие закуски и напитки. Тогда можно взгрустнуть, поплакать, помянуть друзей и выпить за врагов, непременно мужественно павших. Иначе и не враги вовсе, а так, дрянь, недоразумение, недостойное звания противника. Да, дома можно. Но не сейчас, когда разведка в любой момент может доложить об обнаружении итальянской армии, до сих пор успешно скрывающейся от принуждения к миру по-баварски. Нет, не такое настроение должно быть перед боем. Что это за достоевщина? Рубинштейн решительно положил руку на меха баяна: - Разрешите, товарищ король? - Давай, согласился фон Такс и, отдав инструмент, уселся поудобнее, вытянув недавно вылеченную ногу. Мехвод пробежался пальцами по ладам и подмигнул ефрейтору Шмульке, штатному запевале лейб-гвардейского батальона: - Ну, Ваня, давай нашу? - О, я, я, - согласился Иоганн и завёл частушку:
Эх, мы к Милану подъезжали Итальяшек побеждать. А швейцарцев раскатали, ух, Много сладкого едять!
Доблестные солдаты Баварского королевства и многочисленные добровольцы дисциплинированно подхватили припев:
Опа, та опа, тупофая ократа, Дьефка люпит Римский Папа, Так ему и ната!
Шмульке продолжил:
Эх, где-то бродит толстый дуче. Убегает, подлый гад. Мы его не будем мучить, Но порвём фашистский зад.
- Абрам, - фон Такс строго посмотрел на баяниста, - что за гнусности? Нас могут неправильно понять. Рубинштейн молча пожал плечами, не переставая играть. Он, мол, ни при чём, вокс попули, так сказать... А хор грянул новый припев:
Опа, та опа, тупофая ократа, Туче пусть себя полюпит, Дьефка тут не ната!
Идиллическая картина привала была прервана самолётом. Разведчик Potez-39, в профиль похожий на беременного карася, свалился с неба прямо на поляну, по краям которой стояли замаскированные танки. На его крыльях и фюзеляже гордо сияли золотые треуголки Корсиканского королевства. Пилот выскочил из кабины и побежал к командирской машине, издалека опознав в фон Таксе старшего. - А чего он не с нашими эмблемами? - удивился Абрам. - Собьют же нафиг. - Нет, не собьют, - пояснил король. - Величко предупредил своих орлов, что оба корсиканских самолёта будут летать со своими опознавательными знаками. - Оба? - Ну да. Остальные прикрывают высадку на Сицилию и Сардинию эфиопского десанта. Сам Негус командует, не хрен собачий. - И всё равно... Треуголки эти... - Тебе что, жалко? Тем более граф купил самолёты за свой счёт. Теперь по чётным на разведчике летает, а по нечётным - истребитель. И неплохой, между прочим. Я наградные листы читал - двух макаронников завалил и полтора австрийца. - Это как, Ваше Величество? - Их этажерки по половинному тарифу оплачиваются. Пилот, придерживая путающуюся в ногах планшетку, подбежал к танку. - Monsieur le colonel! - отчаянно грассируя и размахивая свободной рукой закричал он. - Il y a beacoup de tanks de l"adversaire et le battalion des soldat sortent a l"arrier de notre armee. - Ну наконец-то мы их поймали, - радостно потёр ладони Рубинштейн и не глядя бросил в открытый люк башни жалобно всхлипнувший баян. И попал, судя по эмоциональному возгласу радиста. Фон Такс поднялся на ноги: - К бою, воины Баварии! Танки коварного противника обходят нас с фланга! - Какая неосторожность с их стороны, - улыбнулся Абрам. - Я таки напишу "Спасибо" на надгробной плите господина Муссолини. Кто-нибудь подарит мне карандаш? - Monsieur le pilot, - повернулся фон Такс к лётчику, - quand ils se nous approcheront? Et comment votr nom? - Dans cinq minutes. Antoine de Saint-Exupery, monsieur colonel! - Так близко? У нас пять минут. По машинам! Антуан, прыгайте сюда. Командирский танк, единственный не замаскированный, попятился кормой в редкий лес и застыл, выставив стомиллиметровую пушку из помятых кустов. В башне стало тесно, хотя угловатый лягушатник много места не занимал. Только жестикулировал, опасаясь за оставленный самолёт. - Да чёрт с ним, - успокаивал лётчика король. - Я тебе другой куплю, ещё лучше. Или у товарища Сталина новый выпрошу. Не жадничай, Антоша. А этот пусть приманкой побудет. Вот, видишь, как припустили? Показавшиеся из-за поворота танки противника, увидев вожделенную добычу, действительно увеличили скорость, хотя и до этого стремительно летели на двадцати километрах в час. Грозным клином тридцать новейших Fiat L6/36 шли на захват ценного трофея, первого с начала войны, и напоминали непобедимые легионы Римской Империи. Зловеще смотрели вперёд толстые стволы двадцатимиллиметровых пушек, мощная двадцатимиллиметровая броня надёжно укрывала экипаж из двух танкистов... Берсальеры в чёрной форме катили на велосипедах к славе и победе, глотая пыль и обильно потея. И ничто не могло остановить их неудержимый натиск. - Где же мы их хоронить-то будем? - ефрейтор Шмульке бережно погладил крупнокалиберный "ворошиловский" пулемет. - Ай, не переживай, Ваня, - отозвался Рубинштейн. - Если таки ты решишь проявить гнилую либеральную филантропию, так и быть, могу совсем недорого продать свою лопату. - Заткнитесь оба, - попросил фон Такс негромким голосом. А потом крикнул: - Огонь! Пушка рявкнула, и под звон выброшенной гильзы послышалось удивлённое восклицание мехвода: - Ачоа? - А ничо! - огрызнулся король. - Какого хрена бронебойный зарядили? - Так танки же, Ваше Величество, - оправдывался Шмульке. - Осколочным! Дело пошло лучше, а когда к пушкам присоединились пулемёты, то и совсем хорошо. Пули величиной с сосиску легко брали лобовую броню итальянских танков и разносили в клочья экипажи, в отличии от болванок, пролетавших насквозь три-четыре машины. Через несколько минут от "Фиатов" остались не очень аккуратные кучи металла, взрывающиеся, когда огонь добирался до боекомплекта. - Как по воробьям стреляем, - ворчал себе под нос Рубинштейн, направляя СМ-1К на разбегающуюся пехоту, бросившую велосипеды. - Абрам, давай без фанатизма, - попросил Шмульке в промежутках между очередями. - Мне потом гусеницы отмывать. - И что? - механик-водитель был зол, так как переезжая очередной вражеский танк прикусил себе язык. - Вот дослужишься до сержанта, найдём и тебе персонального ефрейтора. А пока стойко переноси тяготы и лишения военной службы. А лучше долбани того, слева....