Но по количеству голосов и слишком большому шуму чуткое ухо Елены Викторовны вдруг заподозрило что-то неладное. И в самом деле: один уже беглый взгляд, который она в полумраке коридора бросила на пришедших, заставил беспокойно шевельнуться ее сердце.
Должны были притти Галахов с женой, длинный Гусев с женой и Андрей Игнатьевич тоже с женой, а в коридор сейчас уже ввалилось девять человек по ее беглому и тревожному подсчету.
Оказалось, что пришлось благодарить Гусева за хорошую услугу. Он всегда изображал из себя душу общества и постоянно был занят изысканием всяких забавных положений, которые ему самому казались очень веселыми и способными поднять общее настроение.
Всё дело было в том, что, подходя уже к дому Кисляковых, они встретили еще двух товарищей по работе. Оба они были маленького роста, какие-то ничтожные: один с голой, как кочерыжка, бритой головой, какой-то подслеповатый, возившийся где-то в архиве при музее; другой, такой же маленький, наоборот, с такими огромными волосами, что выбежавшие в коридор собаки остервенились: бульдог зарычал, а Джери, как ошпаренная, залаяла, что она делала только при виде статистика.
— Вы ничего не будете иметь против двух «малых сих»? — спросил Гусев подталкивая «малых сих» к двери.
Елена Викторовна сделала, как могла, приветливую улыбку (при чем Кисляков даже поразился, насколько она вышла неестественна), и оба стали приглашать войти, говоря, что чем больше народу, тем веселее.
Еще бы, будешь иметь что-нибудь против, когда они уже приперли сюда. Не говорить же им в самом деле, чтобы они убирались по добру по здорову туда, откуда пришли.
— Раздеваться здесь прикажете?
— Нет, нет, здесь украдут! Пожалуйста сюда.
Даже у Кислякова сразу упало настроение при виде такого количества гостей. Он стал уныл, рассеян, наступал всем на пятки, когда входили в комнату.
Все протеснились в дверь, в том числе и две ненавистных маленьких фигуры — лысая и волосатая, которые к тому же не сказали ни одного слова, только молча, с необычайной серьезностью, как-то вниз тряхнули руки хозяевам, когда здоровались.
— Нет, нет, налево! — испуганно вскрикнула Елена Викторовна, когда Гусев, и тут думая, вероятно, устроить развлечение, заглянул было за занавеску направо.
Стали раздеваться в тесном закоулке и в продолжение некоторого времени оттуда только слышались молчаливая возня и испуганные извинения.
А Кисляков в нашедшей на него каменной сосредоточенности и неподвижности стоял в стороне и безучастно смотрел на копошившихся гостей, как на рыбу в тесном садке.
— Да что же ты не поможешь! — крикнула, наконец, на него Елена Викторовна, и глаза ее сверкнули новым гневом (плюс старый, за историю с квитанцией).
Кисляков бессознательно, точно не успев отдать себе отчета, бросился в садок, и там стало только еще теснее.
— Нет, в самом деле, вы не очень на нас сердитесь за этих милых людей? — спросил Гусев, выйдя на простор и отирая усы платком.
— Что вы, что вы, прекрасно! — испуганно встрепенувшись, вскрикнула Елена Викторовна, так как на нее тоже нашла минута грустной задумчивости, как и на Кислякова.
Пришлось, сославшись на советскую действительность, ставить дополнительные приборы из старых фаянсовых тарелок с трещинами и сдвигать стулья вплотную, так что о том, чтобы тетке сесть за стол, нечего было и думать.
VIII
Гостей приглашали не потому, чтобы встретиться с людьми своего класса, одинаково чувствующими и одинаково мыслящими, а просто потому, что неловко было долго не звать к себе никого из знакомых.
Несмотря на то, что знакомые были свои люди, внутренней связи с ними не было никакой. Политические разговоры не вызывали особенного оживления и больше ограничивались сравнительно тесным кругом: недостатка на рынке продуктов, в особенности белой муки. Тем более, что каждый из гостей, начав говорить на эти темы, всегда несколько неуверенно прощупывал глазами слушателей, а также бросал беглый взгляд на стены, соображая, насколько они плотны.
Даже близкие по службе товарищи старались не очень распространяться, потому что в чужую душу не залезешь, и выражали друг другу симпатию и взаимную связь более безопасными средствами: участливо спрашивали друг друга о здоровьи, о предполагающихся видах на зимний сезон.
У всех было невысказываемое, но вполне отчетливое ощущение, против чего они. Тут единодушие было общее, хотя и ограничивающееся по вышеуказанным причинам тесным кругом продуктового и мучного вопроса. Но ни у кого не "было отчетливого ощущения, за что они, какая общая политическая платформа их соединяет.