— У нас тоже собаки, — сказал Кисляков.
И, так как вопрос всё еще оставался невыясненным до конца, он спросил:
— А ты разве не надеешься, что у тебя всё-таки может быть ребенок? Ведь у вас квартирные условия довольно сносные.
— Нет, после аборта, который она себе сделала в прошлом году, доктора сказали, что у нее не может быть детей.
Он хотел еще что-то сказать, но в это время пришла Тамара.
XXXVI
Она, как была в синем костюме и надвинутой на глаза шляпке, так, не снимая их, подошла и оживленно поцеловала Кислякова, потом подставила щеку мужу.
Аркадий с нежностью поцеловал ее несколько раз.
— Постой, — сказала она, поморщившись. Пошла в спальню и вернулась оттуда в синем японском халатике. Она села около Кислякова на диван, положила ему на колени руку и смотрела на него так, как будто, кроме них, в комнате никого не было. Кисляков сделал ей глазами знак, указывающий на невозможность такого откровенного поведения, и даже подвинулся подальше от нее.
— Пойди купи чего-нибудь, — сказала Тамара Аркадию.
— Чего купить?
Она начала перечислять, а Кисляков не знал, какое выражение придать своему лицу, так как уж слишком прозрачно она выпроваживала Аркадия. А Тамара еще прибавила:
— Только не покупай у нас на углу, а пройди на Сретенку: там всё лучше и свежее.
— Куда же я на край света пойду! И потом там всегда такая очередь, что не дождешься.
— Тогда я сама пойду.
— Еще что скажешь…
— Потом… потом зайди в аптеку, возьми очищенного мела.
Она еще что-то заказывала, а Кисляков всё думал о том, как Аркадий не догадается: ведь она нарочно придумывает, чтобы он подольше ходил.
Когда он ушел, Кисляков облегченно вздохнул.
— Как ты можешь так неосторожно?
Тамара обвила его шею руками, шутя повисла на нем и сказала, глядя на него снизу:
— Я же тебе говорила, что чем откровеннее поступаешь, тем меньше человек догадывается. И потом ты не можешь себе представить, как он высоко ставит тебя. Ну, идем сюда…
— Вот это и ужасно… — сказал Кисляков, идя за ней в спальню.
— А ты знаешь, для меня было что-то гипнотическое, влекущее в том, что ты — его друг, и для тебя дружба Аркадия является чем-то очень большим, — говорила Тамара, лежа на постели и гладя волосы Кислякова. — Меня оскорбило твое отношение ко мне, когда ты сказал, что смотришь на меня как на сестру; меня еще никто так не оскорблял. Я, помню, читала старинные романы, где друг, не желая нарушить верности своему другу, кончал с собой, полюбив его жену. Значит, несмотря на дружбу, можно всё-таки полюбить жену друга.
— Это я только говорил, что смотрю на тебя, как на родственницу, — сказал Кисляков, — но я с первого мгновения почувствовал, что ты будешь моею.
— Я видела это, — сказала Тамара, улыбнувшись. — А что во мне привлекло твое внимание больше всего?
— То-есть как «что»? — переспросил Кисляков, чтобы выиграть время и обдумать ответ.
— …На чем ты прежде всего остановился?
— А ты как думаешь? Угадай!
— Ну, я не знаю.
— Конечно, сразу мое внимание привлекли твои глаза В них чувствовалась большая и напряженная духовная жизнь.
Тамара благодарно сжала руку Кислякову и уже с другим выражением сказала:
— Но он чувствует, что я к нему переменилась, потому что я всячески отстраняюсь от него, говорю, что устала, нездорова и т. д. И часто вижу, как он плачет.
— Все-таки нельзя же так обращаться с ним, как ты обращаешься.
— Что же я могу сделать. Он мне противен, — сказала раздраженно Тамара.
Кислякову, с одной стороны, было приятно, что она чувствует к Аркадию отвращение. Значит, он может быть спокоен, что она принадлежит ему одному. Но в то же время приходило соображение о том, что вдруг ее отвращение к мужу усилится настолько, что она не будет в состоянии жить с ним на одной квартире. Поэтому он сказал:
— Ну, ты всё-таки будь с ним поласковее, надо же себя сдерживать. Ведь он прекрасный человек. У меня в сравнении с ним отвратительный характер.
— Ты для меня хорош и с отвратительным характером. Ну, теперь пойдем, сядем спокойно на диван.
Аркадий пришел, неся в обеих руках покупки.