Выбрать главу

— Тетя, да будет вам, еще успеете сделать, — сказала Елена Викторовна. Кисляков не сказал ни слова и только почувствовал прилив раздражения.

Садясь за стол, тетка рассказала, что ничего в лавках нет, что она с пяти часов стала в очередь и только тогда достала.

Кисляков подумал, что она это говорит для того, чтобы показать, как она работает и как старается угодить.

— Нет, я всё-таки не понимаю ее, — сказала Елена Викторовна, не ответив тетке (на ее реплики обыкновенно не обращалось внимания). — Я не понимаю ее. Раз духовная связь порвалась, какие тут можно еще спрашивать деньги?!

Она, очевидно, никак не могла успокоиться по поводу развода Звенигородских и вернулась опять к этой теме.

— Женщины-то потеряли всякое чувство достоинства. Ведь тут нужно всё бросить и, закрыв глаза и уши, чтобы не видеть, не слышать, — бежать, бежать! Наняться в прачки, в судомойки, но не просить у этого негодяя.

— Почему же «негодяя?» — подумал про себя Кисляков. — Не хочет жить, вот и всё.

— Вот уж за меня ты можешь быть спокоен, — сказала Елена Викторовна. — Если я только почувствую, что между нами вот настолько ослабеет духовная связь, я уйду сейчас же и никаких, — она подчеркнула это слово, — ни упреков, ни денежных требований к тебе предъявлять не буду.

У Кислякова шевельнулось чувство признательности и даже нежности к жене за то, что она сказала, что уйдет от него, не сказав ни слова и не предъявив никаких требований. Как будто в нем постоянно, даже в периоды полного мира и согласия, жила тайная надежда освободиться от нее. Он даже погладил ее руку.

Тетка при словах Елены Викторовны о Звенигородских хотела было вставить свое замечание, но, увидев, что речь повернула в сторону их личных отношений, остановилась на полуслове и поперхнулась супом.

Кисляков кончил суп и хотел сесть посвободнее, боком в своем кресле, но в упор встретился с молчаливым взглядом бульдога и с досадой отвернулся в другую сторону.

Он решил ни слова не говорить жене о переживаемой тревоге по поводу предстоящего орабочивания персонала, так как она эту тревогу раздует до невозможных пределов, воспримет это как окончательную гибель и наведет такую тоску, что будет впору хоть удавиться. Поэтому ограничился только сообщением о предполагаемом приезде Аркадия Незнамова.

— Да, знаешь, у меня большая радость. В Москву приезжает из Смоленска лучший и единственный друг моей юности — Аркадий Незнамов, про которого я столько тебе говорил.

Елена Викторовна приняла это известие совсем без того подъема, с каким сказал о нем Кисляков. Она почему-то некоторое время молчала, потом только спросила:

— Он один приезжает?

Кисляков хотел сказать: «В том-то и дело, что этот отшельник удивил меня, женившись на молоденькой женщине», — но какое-то сложное чувство удержало его. И он сказал, что Аркадий приезжает один.

Елена Викторовна опять ничего не ответила и стала есть жаркое. А Кисляков подумал по поводу умолчания о жене Аркадия, что постоянно приходится вести скрытую политику с человеком, с которым живешь бок-о-бок и который каждую минуту заявляет о своей к тебе любви, преданности и общности духовных интересов. Про приезд Аркадия он мог бы в таких тонах сказать жене: «Я счастлив, что приедет тот человек, который своими беседами оживит то, что, кажется, уже умерло во мне, — мое собственное духовное начало, — поможет мне найти утраченную веру в себя».

Но первым, что услышал бы он при таком заявлении от Елены Викторовны, был бы ее вопрос:

— «А я, значит, для тебя ничто? Со мной ты только теряешь веру?».

— Мы сейчас пойдем в город, — сказала после продолжительного молчания Елена Викторовна, — нужно купить всё к вечеру, и я хотела бы себе выбрать что-нибудь на платье для поездки. Ты пойдешь со мной?

Несмотря на то, что Кисляков не любил ходить с ней, он сказал, что пойдет. И решил во имя ее скорого отъезда запастись всей силой терпения, чтобы не раздражаться на нее дорогой, не спорить и не вернуться, вдребезги переругавшись из-за какого-нибудь пустяка, как часто случалось.

Но у него ни на минуту не выходила мысль о главной тревоге, и он был так задумчив и рассеян, что жена, подозрительно посмотрев на него, даже спросила:

— Да что с тобой сегодня? Или какая неприятность на службе?

— Нет, ничего, — ответил Кисляков.

VI