В дверях стоял не Атаман, а Макс Тераудс. Все в нем казалось тяжелым. Седая гуща бровей над серыми круглыми, как у совы, глазами. Серые, землистые щеки. Массивный подбородок. Толстая, короткая шея, широкие, угловатые плечи. Могучий, чуть наклоненный вперед корпус, как у медведя, готового броситься на врага. Голенища сапог прятались под темными суконными брюками. Туалет его завершал черный суконный, почти доверху застегнутый сюртук. Мрачное одеяние делало его похожим на священника. Обычно это впечатление еще усиливал черный котелок на большой, гладко обритой голове. Теперь он держал его в руках, пряча под ним какой-то предмет.
Когда Тераудс двинулся вперед, то и походка его оказалась такой же тяжелой — он не шагал, а волочил по полу ноги в грубых яловых сапогах, словно все еще тащил за собой кандалы каторжника.
— Все свои? — Голос его, казалось, исходил из глубины колодца, паузы разделяли слова, точно каждое из них он обдумывал отдельно.
— Давай смело, Парабеллум! — успокоил его Робис.
— А эта мамзель? — Парабеллум подозрительно оглядел Дину.
— Сестра Фауста.
— Порядок! — И пистолет системы «парабеллум» проворно юркнул в карман никогда не расстававшегося с ним Парабеллума.
Он протянул Дине свою громадную ладонь кузнеца, на которой хватило бы места для обеих рук девушки. Эта далеко не обычная для Парабеллума вежливость относилась не столько к Дине, сколько к ее брату, к которому он питал глубочайшее уважение. Не только потому, что знал по собственному опыту добротность изготовленных Фаустом бомб, — гораздо большее впечатление на него производили поистине необъятные знания студента. У самого Парабеллума не было ни возможности, ни времени учиться. С детских лет ему пришлось встать рядом с отцом в деревенской кузнице. А как стал кое-что смыслить в рабочей жизни, так вскоре и угодил на каторгу. Годы, проведенные в кандалах, закалили его характер. Замкнутый и грубоватый, Парабеллум превратился в одного из тех фанатиков революции, которые, не пускаясь в расспросы, готовы выполнить любое задание, если оно помогает уничтожению ненавистных господ.
И сейчас, не спрашивая, зачем он вызван, Парабеллум сразу заговорил о самом важном:
— Что вы делаете?! У Товарной станции ад кромешный, а у нас нет оружия. Давайте оружие, черт побери!
— Не шуми, старик, оружие будет! — раздался голос вошедшего Атамана.
— Потому-то мы вас с Брачкой и отозвали, — пояснил Робис.
— На арсенал? — спросил Парабеллум.
— Нет, на банк.
— Давно пора, братцы! — не утерпел Брачка. — После революции все одно капиталы будут принадлежать народу.
— «После революции»! А нам надо отправить деньги в Бельгию до двадцатого сентября, и ни днем позже.
— Товарищи, ответственность громадная… — заговорил Робис, — я прямо не знаю!.. Полагаюсь на вас. Если не справимся, то мне лучше не показываться в Федеративном комитете. Тогда лучше уж пулю в лоб, и дело с концом!
— Будет порядок, — успокоил Парабеллум. — Что надо делать?
— Вот план банка. — Робис положил на стол подробный чертеж.
— Лип Тулиан достал? — И Атаман придвинул свой стул поближе.
Робис кивнул. Водя тупым концом карандаша по линиям, он пояснил:
— Главный вход с улицы Якоба. Есть дополнительный служебный выход на Большую Пивоваренную… На этот раз он послужит нам. Главное теперь — разузнать, как устроено денежное хранилище.
— Если вся загвоздка только в этом, — бросил Атаман, — пускай Лип Тулиан разведает.
— Нет! — категорически возразил Робис. — Во-первых, его там знают, и он может вызвать подозрение. Во-вторых, не хочу втягивать лишних людей.
— Сейчас ты уж перебарщиваешь! — запротестовал Атаман. — Лип Тулиан все равно знает и тебя и меня. И, поверь моему слову, без него нам не обойтись!.. Похоже, с той поры, как Федеративный комитет поручил тебе экспроприацию банка, ты даже собственной тени не доверяешь.
— Я возражаю лишь против неоправданного риска. Воздушный акробат может и без сетки сделать тройное сальто-мортале, да только кому это нужно?
— Если бы я не рисковал, то уже давно бы сидел в тюрьме.
— Без риска, братцы, вообще ничего не добиться! — поддержал Атамана Брачка.
— Даже для Брачки это ясно, а ты… Разве смог бы я иначе освободить Липа Тулиана?
— А кой черт тебя дернул катать его на дрожках? Мог и так отпустить.
— Ты сам себе противоречишь, — не сдавался Атаман. — Не хотел себя открывать.
— Допустим. А зачем ты потом ему на глаза полез? Мне было необходимо с ним встретиться, а тебе?