Боже мой, да ведь это же провокатор! Связно мыслить в эту минуту он не мог, но одно ему было ясно — опасность грозит и его корреспонденции и самим революционерам.
Шампион кинулся к Атаману:
— Господин Русениек!..
Атаман резко обернулся:
— Черт подери, как вы-то здесь очутились?! Не мешайтесь под ногами!
— Господин Русениек, выслушайте меня! — Он вцепился в руку Атамана. — Среди вас предатель!..
Атаман побледнел.
— Тише! — прошептал он. — Нас могут услышать! Кто предатель?
С языка Шампиона готово было сорваться имя Липа Тулиана. Однако он колебался. Произнести это имя в такой момент — все равно что подписать парню смертный приговор: с предателями боевики расправлялись беспощадно. Нельзя осудить человека на смерть лишь на основании смутных догадок, не имея реальных доказательств. Что, собственно, известно наверняка? То, что у Регуса есть конспиративная квартира? Но ведь даже этот факт еще окончательно не установлен. Замечено, как из этого дома выходил Лип Тулиан? Но и это еще ничего не доказывает. Шампиона часто называли самым правдивым журналистом в Париже, ибо он писал лишь о том, что видел собственными глазами. Обвиняя Липа Тулиана в предательстве, необходимо опираться на факты, а пока в наличии лишь одни подозрения, да и те построены на умозаключениях. Другое дело, если бы этот человек был застигнут во время разговора с начальником тайной полиции или его бы видели входящим в таинственную квартиру…
Шампион что-то пробормотал извиняющимся тоном и отошел в сторону.
Атаман с тревогой посмотрел ему вслед. Разговаривать некогда — слишком дорого время. В любой момент Дина может выйти из кабинета управляющего и направиться в камеру с сейфами. Там она окажется как в западне. Предупредить! Предупредить, пока не поздно!
Забыв про осторожность, он побежал к стеклянной двери. Путь преградил Робис и, словно здороваясь, так стиснул ему руку, что Атаман едва удержался, чтобы не вскрикнуть.
— Что случилось?
— Шампион сказал… мы преданы!.. — срывающимся голосом проговорил Атаман. — Наверное, банк уже оцеплен. Пусти же меня, черт подери! Надо предупредить Дайну!..
Но Робис не выпускал его руки.
— Никуда ты не побежишь! — властно приказал он. — Назад, на свое место! Действовать по плану! И никому ни слова об этом, слышишь?…
Атаман взглянул в глаза Робиса и увидел в них нечто такое, что заставило его безоговорочно подчиниться.
В тот короткий миг, судорожно сжимая руку Атамана, Робис успел оценить положение. «Если мы окружены, то, так или иначе, придется прорываться с боем. Без денег или с деньгами — риск почти одинаковый. Но, если будем отступать с пустыми руками, на карту ставится судьба всего вооруженного восстания… Значит, надо прорваться, забрав деньги. Прорваться хотя бы только одному человеку! И этим человеком должен быть Парабеллум. Он рассудительнее Атамана, не говоря уж о Брачке. Парабеллум — самый лучший стрелок, самый упорный и самоотверженный человек — умрет, но денег не бросит. Остальным надо прикрывать отход Парабеллума, если понадобится, то и ценой собственной жизни… Но неужели не существует другого выхода? Выход есть. Если среди нас предатель, стало быть, план до мелочей известен полиции. А Регус не предпринимает ничего, чтобы сорвать операцию, — не арестовал боевиков перед банком, не напал на них здесь, в зале. Значит, Регус намерен их перехитрить и выманить на улицу. Несомненно, он строил свой план на их плане. Боевикам же теперь надо основываться на планах тайной полиции. Шпики не должны почувствовать, что революционеры заподозрили подвох. Все должно идти своим чередом. А потом небольшое изменение перевернет весь ход событий…
Уже не оставалось времени на то, чтобы посвятить товарищей в свой замысел. Да это и к лучшему. Они должны быть спокойны, ничего не должны подозревать, Робис побаивался лишь за нервы Атамана.
А напряжены они были до крайности. Атаману не доставало силы воли Робиса, который в минуту крайней опасности отбрасывал все личное и видел в Дине лишь равноправного члена дружины.