Скучное четырехчасовое путешествие вконец извело Шампиона. Чтобы хоть как-то скоротать время, он считал поваленные телеграфные столбы с обрывками проводов на изоляторах. Верстах в двух за Валдекой Шампиону повстречались пять пролеток, в которых стояли, сидели, а главным образом лежали подвыпившие студенты. Даже нынешние беспокойные времена не удержали их от традиционной попойки в митавской гостинице «Линде». Те из студентов, кого еще не свалили с ног опорожненные по дороге бочонки пива, размахивали форменными цветными шапочками и охрипшими глотками орали веселые песни вперемешку с гимном молодых гуляк: «В трактире «Черный кит». Один барчук взгромоздился на бочку и демонстративно выкрикнул:
— Долой революцию! Виват кайзер!
— Чтоб ты подавился своим кайзером! Чтоб вам, баронскому отродью проклятому, наломали бока как следует! Чтоб от вас мокрое место осталось!..
Разрядив свою ярость, возница остальную часть пути сердито молчал. И корреспондент почувствовал себя счастливым, когда впереди показались рижский шлагбаум и будка стражника. Едва заморенные кони встали у главного телеграфа, как Шампион бросился к окошку телеграфиста.
— Невероятно спешно! Прошу передать молнией.
Склонившийся над аппаратом Морзе служащий поднял голову:
— А, господин Шампион! Не повезло вам! Заходите через пару часиков.
— Умоляю вас на коленях! Не только от своего имени — от имени всех моих читателей!
Телеграфист так энергично затряс головой, что половинки его окладистой, расчесанной надвое черной бороды разлетелись в стороны.
— Ведь вы знаете, господин Шампион, я бы с радостью! Но не примите за обиду, сегодня, ей-богу, не могу — на очереди правительственные депеши.
— Можете не извиняться, я вполне понимаю ваше затруднительное положение, — сказал Шампион, подсовывая ему красненькую. — Но у меня тоже правительственная депеша. Вот собственноручная подпись министра финансов!
Бородач телеграфист, не удостоив вниманием факсимиле министра, проворно засунул красненькую в боковой карман.
— Такие телеграммы я всегда готов передавать вне очереди. Через час ваша корреспонденция будет в Париже!
На улицу Шампион вышел с твердым намерением отправиться прямо домой, принять «снотворное» с пятью звездочками и завалиться на боковую. Однако достаточно ему было заметить около кафе Русениека, чтобы намерения его резко переменились. Давненько он уже не встречал своего приятеля. К тому же не исключена возможность, что он узнает что-нибудь новенькое. Надолго ли хватит читателям подробностей нападения на банк?
— Алло, господин Русениек!.. Господин Русениек, подождите!.. Одну минуточку! — крикнул он.
Однако тот, кого он назвал Русениеком, не остановился. Атамана теперь звали фон Вульфиусом. Под этой фамилией он снимал у старой баронессы-немки меблированную комнату с полным пансионом. Опасаясь предательства и новых арестов, Робис строго-настрого запретил ему появляться в людных местах. Целый день, запершись в четырех стенах, Атаман коротал время за бутылкой вина и любовной лирикой Аспазии. Однако как долго можно хоронить себя заживо? Когда ему принесли записку от Дины с приглашением зайти, он обрадовался предлогу вырваться на свободу. «Ведь и хозяйке может показаться подозрительным, что я целый день не высовываю носа из дому», — оправдывался он перед собой.
Он ускорил шаг. И вскоре Шампион потерял его из виду. Атаман подошел к двухэтажному дому, в котором находилось ателье «Парижский шик».
В делах предприятия мадам Герке наступил застой. Вдоль стен пустого салона с неживыми улыбками стояли одетые по последней моде восковые куклы. По углам ютились безголовые и безрукие манекены, и лишь натыканные в грудь булавки скрашивали их безнадежную наготу. Стараясь перещеголять нарочитой любезностью улыбки своих восковых подданных, мадам Герке вышла навстречу Атаману. Узнав, что посетителя сюда привело отнюдь не приближение осеннего сезона, а желание повидать одну из ее швей, она пренебрежительно указала никелированным аршином наверх.
Помещение, в котором работали швеи, было далеко не таким шикарным, как приемная на первом этаже. Потолки здесь были ниже. Через запыленные окна, выходившие в каменную шахту двора, чудом протиснулся чахлый солнечный лучик. Громко стрекотало несколько швейных машин. Остальные были накрыты чехлами, и табуретки перед ними пустовали. В эти кризисные времена мадам Герке оставила лишь самых искусных мастериц.