ПОСЛАНИЕ ПОЭТАМ
Мои друзья и недруги былые,
Мне хочется окликнуть вас теперь,
В годину испытания России,
В годину мук, сражений и потерь.
У каждого из нас особый норов,
Все у другого кажется не так.
Но время ли сейчас для клубных споров,
Газетных стычек и журнальных драк?
Я позабыл о спорах и разладе
И понял, что у всех одни враги,
В тот день, когда на интендантском складе
Поэты примеряли сапоги.
Паек и литер... Дальняя дорожка.
— Мне в Львов! — Мне в Гродно!
— А тебе куда? —
За Конотопом первая бомбежка
И опрокинутые поезда.
Позвякивает тормоз Вестингауза,
Таинственно мерцает синий свет.
Со мной в купе Твардовский и Алтаузен.
Ты помнишь Джека? Джека больше нет.
Он знал провалы, горе, неудачи,
Ни знаменит он не был, ни богат.
Но встретил смерть, не прячась и не плача,
Как коммунист, романтик и солдат.
А мы, что чудом оставались живы,
Когда бесился разрывной свинец,
Пронесшие сквозь огненные взрывы
И чистоту и преданность сердец,
Грустней и жестче сделавшись с годами,
Не изменили песне боевой.
Друзья поэты! Маяковский с нами,
Багрицкий в нашей сумке полевой.
Они в тяжелый час не замолкали,
На тихий край не предъявляли прав:
Страницы книжек пули пробивали,
С людскою кровью кровь стиха смешав.
Мы по ночам стихи в землянках пишем,
И каждая высотка — наш Парнас.
Как весь народ, горючим дымом дышим,
И пусть забыли девушки про нас...
Зато, пред тем как раскурить газеты,
Стихи читают вслух и про себя.
В строю походном движутся поэты,
Страдая, ненавидя и любя.
В ТРУДНЫЕ ДНИ
Да, друг, нам нечего скрывать,
Что этот час нелегок.
Кольцо сжимается опять,
И бомбы на дорогах.
И пыль на нежных листьях лоз,
И женщина у хаты.
В ее глазах, как капля слез,
Немой вопрос: куда ты?
А ты стоишь с лицом как медь
И отвечать не в силе.
Будь честен, воин, и ответь:
Да, здесь нас потеснили!
Проклятый ворог фронт прорвал
И рвется вновь к востоку.
Ползет тяжелых танков вал
К прозрачных рек истоку.
Тем тяжелей, что не впервой
Шагают вспять колонны,
И слышен гул над головой
И раненого стоны.
Еще один на сердце шрам
И седина, наверно, —
Но не печаль подруга нам,
А мужество и верность.
Оружье славное у нас,
А вот уменья мало.
Но надо выстоять сейчас —
Отчизна приказала.
Мы выстоим! Любой ценой.
Гранат не хватит — сердце
Швырни, товарищ, в танк стальной, —
Он должен загореться!
Пусть снова зной, и пыль, и пот,
И кровь на переправе.
Враг не пройдет! Нет, не пройдет!
Его мы в землю вдавим.
Борись за каждое село,
За каждый кустик малый.
...А если нынче тяжело,
Так тяжелей бывало.
ПОЕДИНОК
У длинной, упершейся в облако пушки
Дежурила девушка лет двадцати.
Лишь солнце покажется — сразу веснушки
На круглых щеках начинали цвести.
Была она маленькой, тихой и робкой,
Такою застенчивой — просто беда.
Ее называли товарищи «Кнопкой»
И «Чижиком» звали ее иногда.
Дежурила девушка, в небо смотрела,
Бинокль шестикратный сжимая в руке,
И пела, и вдруг замолкала несмело,
И слушала: может, гудит вдалеке.
А летчик был в школе берлинской обучен,
Над Польшей он люки впервые открыл;
Над Грецией он появлялся, как туча;
Над Францией, словно стервятник, парил.
И тихая девушка вздрогнула — вот он!
С крестом беспощадным узнала крыло.
Был воздух распорот снаряда полетом,
И черное облако в небе всплыло.
И «юнкере» зловещий, как факел огромный,
Вертелся и падал, дымил и горел.
Он рухнул, взорвавшись на собственных бомбах,
И старый разбойник понять не успел,
Что сбит был он девушкой, тихой и робкой,
Которая мне и тебе по плечо,
Которую «Чижиком» звали и «Кнопкой»,
И я уж не помню, как звали еще.