Это ты под пулеметом
Шла в передовом отряде
И по мозырским болотам,
И по пражской автостраде.
Под осенними лучами
Спи...
Атака вновь отбита.
Мы, твои однополчане,
Не дадим тебя в обиду.
БЫЛА ВОЙНА
Теперь проходит наш счастливый век
В гостиницах иль у друзей хороших.
Летит над миром чистый первый снег,
А там, глядишь, и первая пороша.
Наш первый снег летел над Лозовой,
Наш снег второй свистел над хмурой Волгой.
Шел третий снег на Киев грозовой,
Четвертый снег порхал над Вислой волглой.
Но вот над нами снова первый снег.
Из недр метро тепло идет клубами,
И я ловлю твой безмятежный смех
Обветренными жесткими губами.
У нас пока еще и дома нет.
Мечтателям светло под крышей звездной.
Мы начинаем строить в тридцать лет —
Не очень рано, но еще не поздно.
Кто смеет время отдавать тоске?
Не слышал он снарядные разрывы.
Снежинка тает на твоей щеке.
Была война, а мы остались живы.
ТРИ ЗВЕЗДОЧКИ
Приехал в отпуск старший лейтенант,
Приглаженный, застенчивый и важный.
На золотых погонах — алый кант
И по три острых звездочки на каждом.
Они в расположении таком,
Те звездочки военного сиянья,
Как ставят над лирическим стихом,
Которому не найдено названья.
Откуда он? Из Венгрии опять.
«Ну, как там в Будапеште?»
«Все в порядке».
Он девушке хотел бы прочитать
Стихи свои из голубой тетрадки.
Читает он про танки, васильки,
Про молодость, походы и оружье.
Здесь столько силы, правды и тоски.
И только рифмы очень неуклюжи.
А девушка не слушает слова:
Ей дорог голос этот грубоватый
И русая крутая голова —
Наивный облик старого солдата.
И пусть он не умеет рифмовать!
Не так легко, покинув классы школы,
Четыре долгих года воевать,
В далеком гарнизоне тосковать —
И оставаться нежным и веселым.
Поэзия шумит и бродит в нем,
Любовь и мужество в ее законах.
Три звездочки сияют на погонах,
Как будто над лирическим стихом.
ГУБЕРНАТОР
На тачанке, еще младенцем,
Запеленатый полотенцем,
Кочевал он в низовьях Дона.
Шелестели над ним знамена.
Он, крещенный в огне и громе,
Вырос в харьковском детском доме,
В казаки он играл когда-то,
Лет семнадцати стал солдатом.
Был на срочной и на сверхсрочной,
Худощавый, прямой и точный.
Обучался в пехотной школе
Душным летом на Халхин-Голе.
Всех на «вы» называл, суровый,
Тонкогубый, бритоголовый.
Он в огне отступал из Львова,
Поднимался и падал снова.
Весь израненный, не убитый,
Знаменитым хирургом сшитый,
Он под Каневского горою,
На Днепре, получил Героя.
До Берлина четыре раза
Было имя его в приказах.
А теперь в городке немецком
Комендантом он стал советским.
Особняк у него и дача, —
Коменданту нельзя иначе.
Он живет, — под угрюмым небом
Кормит немцев алтайским хлебом.
Он бы отдал и дом, и дачу,
И Саксонию всю в придачу
За любой гарнизон далекий,
Пусть на Севере, на Востоке...
Где журчанье прозрачных речек
Милой русской привольной речи.
...В сад выходит мой друг, полковник.
Вдоль ограды растет терновник.
Здесь цветы — и те не такие,
Как на родине, как в России.
Но приказа покуда нету,
Чтобы службу оставить эту.
СТУДЕНТ
Пришел учиться паренек
Из Холмогорского района,
Все испытанья сдал он в срок,
В глаза Москвы смотря влюбленно.
Он жил как все. Легко одет,
Зимою не ходил, а бегал,
В буфете кислый винегрет
Был каждый день его обедом.
Он с Ньютоном вел разговор
И с Менделеевым сдружился,
С Лапласом он бросался в спор,
В кольце Сатурна он кружился.
Ему пошел двадцатый год,
Когда, упрямый и веселый,
В Марийский край на культпоход
Он был направлен комсомолом.
На месяц или два. Но там
Убит избач в селенье дальнем.
Остаться вызвался он сам
И год провел в избе-читальне.