Два языка, сливаясь в этом пенье,
Исполненном особого значенья,
Над улицей, как голуби, летят.
И, как спасенный, а не побежденный,
Народ немецкий, заново рожденный,
Поет на свой неповторимый лад.
И вижу я: построены надежно
Колонны синеблузой молодежи.
Вот женщины, проклявшие войну,
Вот старики, что Тельмана видали.
Я знаю их тревоги и печали —
Не просто строить новую страну.
И глажу я своей рукой неловкой
Детей немецких светлые головки,
И в сердце новый закипает стих.
Нет, я не оскорбляю память павших,
Расстрелянных и без вести пропавших
Товарищей, ровесников моих.
СРАЖЕНИЕ С ОГНЕМ В РАЙОНЕ ХАЛХИН-ГОЛ
Поймешь ли ты, с каким душевным трепетом
Я подъезжал к району Халхин-Гол.
Дремала степь. Над ней кружили стрепеты
И очень высоко парил орел.
Трава, трава на все четыре стороны...
А сердце вспоминать не устает
Военные события, с которыми
Я разминулся в тот далекий год,
Чтобы принять потом на скалах Севера
В буденовке крещение бойца.
То желтой, то зеленою, то серою
Я вижу степь без края и конца.
Но что это на горизонте движется?
Как будто дым? Ну да, конечно, дым.
Пахнуло жаром. Все труднее дышится.
А может быть, мы в прошлое глядим?
Нет! Пламя развернуло наступление.
Как порох — прошлогодняя трава.
Над степью ветры мечутся весенние,
Рождая огненные острова.
Стада, гонимые дыханьем пламени,
Бегут, не ведая, куда бежать.
А танк советский, превращенный в памятник,
Над желтой бурей высится опять.
Ревет огонь... В минуту эту трудную
Из Чойбалсана мчат грузовики.
Степь оказалась вовсе не безлюдною,
Всем прежним представленьям вопреки.
Выходят в битву школьники с лопатами,
И по равнинам скачут пастухи.
Глуша огонь тяжелыми халатами,
Они встают на берегу Халхи.
Огонь идет на сумасшедшей скорости,
Но люди мыслью подняты одной:
Самим избыть свои простые горести
И дальше пе пустить пожар степной.
...Разбит пожар, и людям не до лирики:
Стоит перед глазами степь в огне.
В Тамцакском клубе спят на сцене цирики[2],
О юности напоминая мне.
Ну да, они в буденовках со звездами,
А много лет назад, в ином краю,
И нам такие шлемы были розданы,
Чтоб осветить звездой судьбу мою.
С тобою был и в радости и в горе я,
Суровая и нежная Монголия.
Ты от меня своей судьбы не прятала,
И руку я твою в своей держал.
Ведь вместе в августе тридцать девятого
Мы погасили не такой пожар!
ПОЭТАН
Когда я шел по солнечной Италии,
Не Колизей меня потряс, не Форум,
А быль о партизане Полетаеве,
Чей образ неотступно перед взором.
Он кузнецом был,и бойцом,и пленником
И беглецом...
И стал он партизаном,
Но не было известно современникам,
Что он в отряде звался Поэтаном.
В бессмертье он ушел под этим именем,
Не получив свою медаль Героя.
А черная изба в мохнатом инее
Стояла одиноко под горою.
Там жили дети — девочка и мальчики,
Их женщина двужильная растила.
И продуктовой не хватало карточки,
И надо ль объяснять, как трудно было?
И только через два десятилетия
Раскрылась тайна имени солдата.
Былое горе в виде славы встретило
Семью, осиротевшую когда-то.
Однако итальянские товарищи
В открытие поверили не очень.
Героя Поэтаном называючи,
Считали, что их старый список точен.
А может быть, нашли для утешения
Семью? Ну что ж, таких семей немало.
Ей все-таки послали приглашение —
В Италию приедут сын и мама.
Состав с международными вагонами
Подходит к Риму.
Встреча на вокзале,
И юноша с танкистскими погонами
Ведет вдову героя в темной шали.