Как бы то ни было, Ефрем Шатраков очень быстро стал отрицать свое участие в преступлении. Он занял эту позицию уже 9 сентября на очной ставке с Данилой [23] и придерживался ее на дальнейших допросах. Но это говорит не столько о внутренней стойкости невиновного человека, сколько о воздействии внешних факторов. Как только к расследованию подключились представители районного отделения ОГПУ — 11 и 12 сентября Карташов, а с 16 сентября Быков — и начал оформляться нарратив «кулацкого заговора», милиция потеряла интерес к банальной истории с Шатраковыми, и версия убийства в отместку за донос об утаенном ружье отпала. Соответственно, на Ефрема больше никто не оказывал давления. Более того, 14 ноября с него было снято обвинение, и он перешел в статус свидетеля. В этом качестве Ефрем Шатраков предстал на суде в ноябре 1932 года, где снова отрицал свою вину и (впервые за все время следствия) назвал себя другом Павла [231].
Данила более последовательно принимал вину на себя, хотя порой и начинал отрицать свою причастность к преступлению, как, например, на первых допросах, которые вел Федченко [172, 174]. Однако его показания всегда противоречивы и полны самых странных и неправдоподобных деталей. По-видимому, он легко поддавался давлению и старался говорить то, чего от него требовали. Ярким примером странных заявлений Данилы могут служить его слова на суде о том, что он «выписывал газеты и книги» [217] и читал их на досуге. В глухой Герасимовке, где книги и газеты можно было найти только в читальне (и то не всегда), это хвастовство выглядело нелепым и не могло произвести должного впечатления. Признания Ефрема и Данилы, конечно, не доказывают их виновности, но и не снимают с них подозрения в причастности к преступлению. В отличие от многих, более поздних, показаний (например, признания Сергея Морозова, данного Федченко [179]) эти заявления звучат близко к естественному крестьянскому наречию. Беспристрастные показания Ефрема о том, как были совершены убийства, выглядят особенно грубыми и исполненными ужасающей достоверности:
«я поясняю что 1932 года 3 сентября боронил наполи пашню и когда пашню даборонил тогда поехал домой еще было рана сонце была высока скоко часов незнаю как унас часов нет но сонца было еще высоко я когда приехал домой то коний отпр[аг] [конец слова зашит в подшив] двол [увел] вполя А сам пошол наполя где боронил Морозов Данила и мы сним были рания сговорившы чтобы убит Морозовых братев Павла и фодора мы сни сговорили субботу у тром когда я шатраков вол коня споля А морозов Данила ехал напашни утром 3 сент[ября] и мне Данила сказал что сегодны пойдут в ягоды наболота Морозовы [?] а мат ихная Морозова уехала настанцею и ты приходи и мыих надороги стретили и убов или зарежым Когда я шатроков пришол к Морозову данили и принос собой ножек небольшой мы тогда пошли недороги и стретили Морозова Павла и Фодора недолока от пашни в лесу и я тогда шатроков потекал к Морозову Павлу и ткнул убруха ножом а Морозов Данил побежал за фодором влес поймол итоже зарезал ножом в грут А от мине Морозов вырвался надороги и побежав в лес тогда комне подюежал Данила мы Морозова Павла поймали и зарезали и надели ему мешок на голову чтобы он хотя и будит жыв что [но?] чтобы домой непришол» [24].
Данила, в свою очередь, дал очень сходное описание обстоятельств преступления, хотя и отрицал свое непосредственное участие в убийстве:
«я морозов Данила 1932 га 3 сентября ехал баранить напашну А шатраков Ефрем вер коня споля дамой и ранше сговарились где нибут их убом или зарежым как сморозовым жыву рядом я видал что оне пойдут в ягоды и я Морозов Данил сказал шатракову Ефрему что Морозов Павел и фодор пойдут вягоды ты комне приходи напашну и мы стобой пойдом и так убом и комне пришол шатраков ефем и мы пошли сним дорогой и морозова Павла и фодора я морозов Данила я[271] стретили надороги я морозов Данила схватил заруку Павла а шатраков ефем ножом порнул Морозова Павла а морозов Федор тогда побежал в лес А павел упал надороги головои вкусты мы тогда е вобросили[272] и побежали за Морозовым Федором я морозов Данил поймол Морозова фодора поймал а шатраков порнул с его ножом в бруко и колода он упал тогда шатраков ефем резнул по горлу Морозова Федора[273] и мы тогда побежали на дорогу прибыжали где ведоли [т.е. видели] морозов Павла его надороги нет тогда мы пошли домой и шатраков ножек внес тоже домой» [23].
273
Здесь описание основных ран, полученных Федором, совпадает с их описанием в акте посмертного освидетельствования [7] — см. также главу 5. Тот факт, что Данила раны, нанесенные Федору, описывает более подробно, чем раны Павла, может служить подтверждением рассказа Ефрема, что он (Ефрем) убил Павла, а Данила — Федора; это также может означать, что Данила наблюдал сцену убийства с близкого расстояния (я бы поддержала второе предположение).