История мифа о Павлике может служить предостережением для всех, кто пропагандирует гражданскую доблесть, создавая модели для подражания. Миф, оплаченный страданиями обвиненных в преступлении и моральной деградацией авторов легенды, в конечном счете не сработал. Он не только не создал культуру, в которой доносительство воспринимается как добродетель, но и привел к тому, что любое сообщение о правонарушении стало расцениваться обществом как позорный поступок; не только не сумел романтизировать акт самопожертвования, но и усилил убеждение, что жертвовать собой бессмысленно[278].
При этом необходимо отметить, что цель реконструкции мифа о Павлике состоит не просто в извлечении на поверхность археологических реликтов далекого прошлого. Она не просто указывает на идеологические просчеты советской системы, но обнажает несоответствие между силой общественного гнева по поводу убийства детей и равнодушием к ужасающему положению детей в реальности этого же времени. Смерть братьев Морозовых вызвала всенародное возмущение. Но мало кто обращал внимание на бесчисленные случаи жестокого обращения с детьми, в том числе в детских учреждениях, если эти происшествия не имели прямого отношения к идеологии. Как показано в опере Бенджамина Бриттена «Питер Граймс», детоубийство легко становится объектом массового ажиотажа, который имеет большее отношение не к собственно детям, а к взаимной ненависти и страху взрослых, стремящихся упорядочить хоть какую-то часть своего повседневного существования[279]. Нельзя сказать, что такие вспышки свойственны всем временам. Например, в начале XIX века в России не зарегистрировано никаких общественных скандалов, связанных с убийствами детей инородцами. Такие случаи характерны для тех мест и эпох, где и когда возникает тревожное предчувствие исторических перемен, которое находит свое выражение в попытке придать сакральный статус какому-либо периоду жизни, в данном случае детству. При этом речь, как правило, идет не о реально прожитом детстве, а о представлении взрослого человека о том, каким было (или должно было быть) мое детство[280].
Помимо этого, всегда существует опасность, что в заботе взрослых о подрастающем поколении заложено стремление навязать детям собственные абстрактные принципы без учета желаний и потребностей самих детей. Здесь важно сохранить баланс между стремлением оградить детей от опасностей и признанием их права на автономию{436}, в исключительных случаях включающую в себя право протеста против взрослых членов семьи. Воплощение на практике этого идеального синтеза часто оказывается очень трудной задачей. Морозов-сын противопоставлен отцу, он ищет защиты от деспота отца у деспота государства. Легенда о Павлике ставит нас перед нерешаемой этической дилеммой: что должен был сделать Павлик в подобной ситуации? Даже те, кому посчастливилось никогда не сталкиваться с подобного рода выбором, не могут остаться равнодушными к этому вопросу.
ПРИЛОЖЕНИЕ
242 л. Документы подшиты в папку. На обложке — зачеркнут более ранний шифр:
Следственное дело № 374. Морозова Сергея Сергеевича, Морозова Даниила Ивановича, Кулуканова Арсентия Игнатьевича, Силина Арсения Никитовича и Морозовой Ксении Ильинишны.
На передней странице обложки:
СССР
НКВД: Управление по Свердловской области Дело №……
Дело об убийстве Павлика Морозова
Том №_____
Начато «» 193
«» 193
На внутренней стороне задней обложки два штампа:
Листы сверены и сброшюрованы. Техническая Лаборатория Учетно-Архивного отдела КГБ при СМ СССР. С напечатанной подписью: Прохоров
Зафильмовано. Техническая Лаборатория Учетно-Архивного отдела КГБ при СМ СССР. 9 апреля 1965. Следует подпись (нрзб.)
Перед первым пронумерованным листом в деле имеется страница с записью (без заголовка) от 15 мая 1941 («Вход № 4408») о том, что дело передается «для приведения в порядок и хранения в архиве, т.к. последнее имеет историческое значение», за подписями Ушакова… и Ушенина… Поперек страницы карандашом написано: «Обеспечить особое хранение».
Разбирать материалы дела довольно сложно. Документы, особенно самые ранние, «деревенские», написаны на сильно вылинявшей, потертой и пожелтевшей бумаге, синие чернила выцвели и приобрели фиолетовый оттенок, первые слова строчек часто невозможно прочесть, так как они зашиты. К тому же документы теперь сложены в последовательности, установленной, по-видимому, архивистом Учетно-архивного отдела КГБ, которая не соответствует последовательности листов в деле, когда оно использовалось для показательного суда. Поэтому соотносить ссылки в Обвинительном акте с материалами, сохраненными в деле № Н-7825, не представляется возможным.
278
Социологи и историки отмечают, что в советском обществе на его позднем этапе выросло значение личных ценностей. См., например, материал в: Советский простой человек, 1993, с. 281: 56,8% опрошенных в 1989 г. считали, что прежде всего советскому человеку не хватает материального достатка, 43,4% считали, что их главная социальная роль — матери или отца своих детей; с. 296: для 52,7% самой большой радостью было проводить время с детьми. Опросы также показывают высокий уровень недоверия к «инстанциям». См., например: Гудков, 2004.
279
Когда я заканчивала работу над английским изданием этой книги, произошел террористический акт в бесланской школе; некоторые люди в России комментировали его в подобном духе. Например, 7 сентября на митинге на Дворцовой площади в Петербурге кинорежиссер Алексей Герман призывал расстрелять выживших террористов, т.к. тот, кто сначала прикрывается ребенком от пуль, а потом перерезает ему горло, заслуживает смерти (новости на канале «Россия», 7 сентября 2004, 22:00). Очевидно, что человек, проявивший такую жестокость по отношению к ребенку, заслуживает сурового наказания. Но, как сказал директор Эрмитажа М. Пиотровский в той же программе, чрезвычайно важно выяснить все подробности произошедшего в Беслане, прежде чем выносить приговор террористам, захватившим заложников, — в любом случае превращение террористов в жертв было бы с политической точки зрения катастрофически опрометчивым шагом.
280
Провоцирующий на размышления анализ скандалов, связанных с убийствами детей, см. в: Morrison, 1997; в специальном номере французского журнала «L'lnfini», № 59, 1997 (La question pudophile), посвященном вопросу о педофилии (авторы Сильвен Демиль — Sylvain Desrnille — и др.). Как в России в начале XX в., так и в западных странах в конце XX в., возмущение по поводу убийств детей сопровождалось бурным распространением идеи о коммерциализации детства. «Крейцерова соната» (1889) Л. Толстого стала первым произведением, в котором отразился критический взгляд на «моделирование» ребенка в угоду родительскому тщеславию и корысти. О коммерциализации детства в конце XX в. на Западе, особенно с помощью телевидения, см.: Postman, 1983. С другой стороны, в Советской России после 1928 г. строгое государственное регулирование рынка препятствовало распространению такого рода страхов. Угроза «нормальному», в представлении советских людей того времени, детству ощущалась со стороны беспризорных детей. Не случайно первые годы распространения легенды о Павлике Морозове совпали с введением крутых мер по борьбе с бродяжничеством и детской преступностью. Кульминацией стал закон «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» от 7 апреля 1935 г. (по нему несовершеннолетним за определенные преступления полагалось «взрослое» наказание), а также последовавший за ним декрет, запрещавший бродяжничество (согласно этому декрету, всех бездомных детей должны были определить в детские дома). Судьба Павлика Морозова и его брата, самостоятельно ушедших в лес и там погибших, служила предупреждением о том, что может случиться с детьми, оставленными без надзора взрослых.