Младшая дочь Морозовых Матрена (ок. 1897 г.р.) тоже выбрала в мужья крепкого мужика. Арсений Силин, в отличие от большинства жителей Герасимовки в возрасте от тридцати и старше был местным. По его словам, в 1932 году ему было сорок, то есть на пять лет больше, чем жене. Начав всего с 0,3 десятины в 1918 году, он к 1929-му увеличивает свое хозяйство до полутора десятин и приобретает двух лошадей и двух коров. Однако в 1931-м его тоже привлекают к суду за укрытие зерна и приговаривают к штрафу в 200 рублей, т.е. почти полному годовому доходу [98об., 184]. В 1932 году у Силина пятеро детей от одиннадцати лет и младше — четыре мальчика и девочка [129—130].
Средняя дочь Морозовых, Устинья (ок. 1879 г.р.), не смогла устроить свою жизнь так же хорошо, как сестры, — по крайней мере в традиционном понимании русской деревни. Ее муж Денис Потупчик не был таким зажиточным, как Кулуканов или Силин, и, по заявлению самого Дениса, обличавшему кулаков Герасимовки, в 1922 году работал у последнего по найму [44]. Но Потупчик, с точки зрения нового советского порядка, занимал правильную позицию. Осенью 1932 года он был заместителем председателя сельсовета и энергично способствовал следствию, предоставляя обвинителям материалы об имущественном положении арестованных (в частности опись имущества Сергея Морозова). В письме, которое он представил следствию 12 сентября [446], Арсений Кулуканов и Арсений Силин прямо названы им кулаками. Возможно, отчасти такое рьяное желание Дениса услужить властям объясняется страхом из-за своего небезупречного прошлого: в судебных материалах о нем сказано, что он был «судим» по уголовному делу, но не дается при этом никаких подробностей ни о собственно преступлении, ни о дате его совершения [231об.]. Сын Дениса Иван, 1911 г.р., представляет собой еще более удивительный образчик нового времени, чем его отец: он был грамотным (знал ли грамоту Денис, неясно) и, будучи осодмильцем[55], играл важную роль в советской администрации.
Оба морозовских сына — Иван и Трофим — по разным причинам отсутствовали в деревне во время совершения преступления. Иван, видимо, старший из двух братьев: по словам его матери, в 1932-м ему сорок четыре года, однако она, как и многие другие безграмотные многодетные женщины того времени, не может служить достоверным источником. К 1932 году Иван уже уехал из Герасимовки и проживал в двадцати километрах от нее в Киселево — эта деревня интересна для нас тем, что в ней, одной из немногих в Тавдинском районе, в 1929 году был успешно организован колхоз «Красный Октябрь»{86}. Как сказал Данила, сын Ивана, отец разошелся с первой женой, вероятно, в 1927 году, когда сам Данила переехал жить к деду и бабке [78—78об.]. Данила родился в 1913 или 1914 году и получил какое-то образование — начальная школа постепенно становилась обычным явлением в советской деревне. На одном из допросов он утверждал, что окончил три класса [78об.]. Даже если Данила учился с перерывами, он все-таки мог написать свое имя четким и ясным почерком.
Второй сын Морозовых, Трофим (моложе Ивана на несколько лет), отсутствовал в деревне на момент убийства по другой причине. По словам отца, в 1931 году его сослали куда-то на север за махинации с поддельными документами [106]. Неважно, насколько правдиво это заявление (как мы увидим, в деле нет других свидетельств по обвинению Трофима), но ясно одно: Трофима в деревне не было, когда убили двух его сыновей, иначе он оказался бы первым подозреваемым в деле. Поскольку Трофим отсутствовал, его точка зрения на события нигде не отражена. С точки зрения его жены Татьяны (она моложе мужа года на три), Трофим представлял собой деревенского грубияна: водил пьяную дружбу с кулаками, греховодничал, бросил семью ради другой женщины и находился в родственных отношениях с Кулукановыми [228об и далее]. Примечательно, что с первых дней следствия Татьяна все время повторяла, что у нее не сложились отношения с семьей мужа: «я с ним дружбы нимела».[1][56] На основе материалов дела можно предположить, что Татьяна родом не из Герасимовки. Заявив о пропаже сыновей, она первым делом отправила милицию искать детей у их бабки в Кулуховке, деревне в пятнадцати километрах [234][57]. Похоже, Татьяна не имела кровных родственников в Герасимовке, а согласно традиционным представлениям, к вдове или разведенной женщине в мужниной семье относились с пренебрежением. Какова бы ни была правда об исчезновении Трофима, положение Татьяны оставалось безысходным, в том числе и с материальной точки зрения. Четырнадцатилетний (или около того) Павел, хоть и считался достаточно взрослым, чтобы помогать по хозяйству, с работой на такой твердой почве справлялся плохо. Оба — брошенная женщина и подросток — дошли до крайнего изнеможения. Никаких документов об имуществе Татьяны не сохранилось, но вряд ли можно предположить, что она и ее сыновья жили лучше, чем Сергей Морозов и его семейство.
55
Осодмилец — член Общества содействия милиции (1928—1932). В соответствии с постановлением СНК РСФСР от 29 апреля 1932 г. «О реорганизации обществ содействия органам милиции и уголовного розыска в бригады содействия милиции» осодмил был преобразован в бригадмил. Особенностью этих бригад являлось то, что они организовывались по инициативе милицейских органов и работали под руководством районных, городских управлений милиции, а не при исполкомах Советов. В осодмил принимались граждане СССР, достигшие 18 лет, по рекомендации партийных, комсомольских, профсоюзных и других общественных организаций.
56
Здесь и далее цитаты из ЦА ФСБ Н—7825, т. 2, сохраняют орфографию, пунктуацию и грамматику оригинала.
57
Согласно Ксении Морозовой [103об.], она предположила, что дети могли находиться у своей бабки в Кулуховке — еще одна подробность, свидетельствующая о том, что Татьяна родом оттуда. Дружников (Дружников, 1995, с. 11) называет брата Татьяны — Онисим Островский. Этот же человек под именем Андрей Островский или, возможно, другой брат Татьяны упоминается в деле в качестве свидетеля на опознании тел [6].