В то же время несомненно, что по сравнению с Красной площадью местонахождение памятника свидетельствовало о понижении статуса Павлика. Оно переводило его в категорию мучеников революции второго или третьего ряда и — поскольку памятник находился в детском парке — подчеркивало ограничение целевой аудитории мифа младшим возрастом. С точки зрения перехода Павлика в исключительно пионерские герои показателен список официальных лиц, участвующих в открытии мемориала 19 декабря 1948 года. Из важных взрослых в делегацию вошел только секретарь МК и МГК ВЛКСМ Н.П. Красавченко, в основном же она состояла из «сводного отряда председателей советов пионерских дружин, отличников учебы Москвы». Никто из высших партийных работников даже городского уровня на церемонии не присутствовал{299}.
Тем не менее, и «свергнутый» с общенационального уровня, Морозов все же оставался значимой фигурой в отведенной ему нише пионера-героя. В 1947 году «Пионерская правда» широко освещает пятнадцатую годовщину смерти Павлика, совпавшую с двадцатипятилетием пионерской организации. Под мемориальные материалы была отведена целая полоса; в них о доносе упоминается довольно скупо: «…на суде он, подавляя в себе родственные чувства, бесстрашно рассказал, как его отец продавал врагам подложные документы, помогал им скрываться и незаметно вредить нашей Родине». Возвращение к первоначальной версии преступления Трофима, несомненно, связано с тем, что изготовление подложных документов выглядело в глазах поколения, не испытавшего коллективизации, более серьезным, чем «укрывательство зерна»: «поддельные документы» ассоциировались со шпионажем и изменой. Детям внушалась мысль о безграничных достоинствах Павлика и особенно о его доброте: он, например, помогал товарищам делать домашние задания — этот мотив возник в связи с начатой в 1947 году кампанией против «выручательства» в классе с помощью подсказки{300}. Также говорилось о том, как много знаменитых людей восхищалось этим мальчиком{301}.
В том же году появилась новая биография Павлика, написанная Виталием Губаревым. Ее первоначальный вариант, напечатанный в 1940-м под названием «Сын», не вызвал большого резонанса[210]. Послевоенная версия книги Губарева, в которую были вставлены две главы о стычках Павлика и его друзей с неким Петей Саковым, двойником гайдаровского Мишки Квакина[211], больше походила на приключенческий роман, чем на житие советского святого. Самая короткая и незатейливая из всех, она, однако, оказалась с точки зрения соответствия официальной линии и самой долговечной[212]. В ней смягчались два центральных мотива — донос и убийство. В сцене убийства Павлик и Федя, два невинных ребенка, искренне пытаются преодолеть чувство тревоги, возникшее у них при появлении деда и Данилы, но становятся жертвами ненависти кровных родственников (само убийство происходило «за сценой»):
«— Набрали ягод, внучек? — Голос у деда сиплый, ласковый.
— Ага.
— Ну-ка, покажь… Хватит на деда дуться-то…
Павел обрадованно улыбнулся, снял с плеча мешок.
— Да не дуюсь я, дедуня… Смотри, какая клюква. Крупная!
Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.
— Дедуня, пусти руку… Больно!
Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:
210
Хотя первый вариант книги Губарева появился еще до войны, ее обсуждение представляется более уместным в главе, посвященной послевоенному образу Павлика, так как первое издание (вышедшее тиражом в 25 000 экз.) появилось, когда культ пошел на спад. Появление второго издания (тиражом в 45 000 экз.) было связано с возобновлением интереса к пионеру-герою. Показательно переименование книги, отражающее эволюцию Павлика от центральной фигуры в семейном конфликте («Сын») до всем известного героя, так сказать, бренда («Павлик Морозов»). По сведениям РНБ, в 1948—1953 гг. книга Губарева переиздавалась девять раз. Два раза в 1948 г.: в Минске (тираж 45 000) и в Москве в серии «Для семилетней школы» (тираж неизвестен); в 1949 г. — в Симферополе (тираж 10 000); в 1950 г. — в Молотове (тираж 15 000); в 1950 и 1952 гг. — в Москве и Ленинграде в серии «Школьная библиотека для нерусских школ» (по 75 000); в 1951 г. — в Чите (тираж неизвестен); в 1953 г. — в Свердловске (150 000) и Москве (тираж 90 000). Общий тираж всех изданий — около 500 000 экз. В 1953 г. также вышла инсценировка книги Губарева, сделанная автором (Губарев, 1953, тираж 30 000). Кроме вставки двух глав и послесловия под заголовком «Письмо с фронта» (письмо Татьяне Морозовой от Романа Морозова, младшего брата Павлика, в котором рассказывается о том, какое огромное значение имеет фигура Павлика для боевого товарища на фронте), разночтения здесь незначительные. Губарев снял эпизод, в котором Мотя Потупчик отказывается идти за ягодами, потому что у нее болит живот, а также устранил некоторые нестандартные выражения в диалогах и переделал пассаж, где учительница говорит: «Миллионы советских ребят будут всегда стремиться быть такими же честными и преданными сынами великой партии» (Губарев, 1940, с. 77), заменив слова «великой партии» на «своей родины».
211
В Герасимовке действительно жила семья Саковых, но фигура Петра Сакова, изображенная Губаревым, явно вымышленная. Это трафаретный образ плохого ученика, оказавшегося к тому же трусом, но поддающегося перевоспитанию при гуманном отношении к нему главного героя (Губарев, 1947, с. 83).
212
В статье о Губареве в Краткой литературной энциклопедии (т. 2) сказано, что он опубликовал первые материалы о Павлике Морозове в «Один из одиннадцати». Эту публикацию не удалось найти ни в РГБ, ни в РНБ, ни в центральных или провинциальных архивах, но очевидно, что она (если вообще существовала) представляла собой описание подвигов разных пионеров-героев. Ни один из первых репортажей в «Пионерской правде» также не был подписан именем Губарева, но не исключено, что он принимал участие в работе над ними.