Вполне вероятно, что возвращение моды 1920-х на решительный стиль поведения детей отчасти произошло из-за личных вкусов партийной элиты. Уже в 1936 году Хрущев публично одобрительно высказался в адрес маленьких сорванцов{322}. Он, как и многие партийные активисты того времени, начал заниматься политикой в годы, когда отважные дети ставились всем в пример. Однако было бы ошибочным объяснять перемены в линии партии исключительно особенностями личных биографий ее руководителей, без учета политической целесообразности новых тенденций.
В конце 1950-х — начале 1960-х годов для советского визуального искусства, литературы и политической пропаганды обычным делом становится обращение к образам 1920-х. Это был возврат к подлинным основам советской культуры, берущей начало в революционную эпоху, еще не испорченную сталинскими извращениями. Необходимость заполнить идеологический вакуум, возникший после развенчания мифа о Сталине как идеальном отце детей всех народов, привела к созданию нового образа — доброго и простого «дедушки Ленина», часто изображавшегося приветливо склонившимся над своими юными собеседниками{323}. В 1970 году журнал «Огонек» опубликовал подборку фотографий, на одной из которых Ленин прогуливается по парку в Горках, держа за руку своего маленького племянника Виктора[217].
Новые тенденции, однако, не были однонаправленными. Дисциплина в постсталинскую эпоху по-прежнему считалась основополагающей ценностью советской идеологии. В руководстве для родителей (1967) говорилось: «Жизнь очень строго требует от каждого поступать не по капризу, а сообразуясь с условиями, интересами коллектива, общества. Часто приходится делать не то, что хотелось бы в данный момент, а то, что нужно… Весь строй жизни семьи должен приучать ребенка к порядку, к выполнению определенных обязанностей, к соблюдению правильного режима, вырабатывать умение подчинять свои желания нуждам и интересам других»{324}. Центральной ролевой моделью оставался, как и раньше, Павлик Морозов, для которого подчинение интересам коллектива, долг и преданность идее стояли превыше всего.
Подросток-бунтарь
Таким образом, память о Морозове пережила не только смерть Сталина, но и хрущевское разоблачение сталинских преступлений, в число которых входили Большой террор и насильственная коллективизация. В первый же год так называемой «оттепели» (1954) появились признаки возвращения культа Павлика. Памятник братьям Морозовым в Герасимовке — не осуществленный в довоенные годы — наконец поставили{325}. Останки мальчиков перенесли с герасимовского кладбища на новое место — в центр села, к зданиям сельсовета и школы, и замуровали в пьедестал памятника. Это перемещение Юрий Дружников интерпретирует как попытку властей снять с ОГПУ ответственность за смерть Павлика{326}. Но подобного рода перезахоронения, напоминающие обычные в практике православной церкви переносы останков святых, были в советском обществе вполне распространенным способом увековечения памяти чтимых усопших. Достаточно вспомнить перезахоронение останков поэта Александра Блока и его жены Любови Дмитриевны, урожденной Менделеевой, из семейной могилы на Смоленском кладбище в ленинградский писательский пантеон на Волковом кладбище, называемый «Литературными мостками». К тому же официальная пресса не обратила никакого внимания на перенос останков Павлика. Зато она восторженно писала об установке самого монумента и подчеркивала его центральную роль при проведении пионерских церемоний{327}.
Открытие памятника стало событием местного значения, на нем присутствовали комсомольские и партийные представители не выше областного уровня. Значительно больший резонанс имело появление симфонической поэмы Юрия Балашкина «Павлик Морозов»{328}. Кроме того, в следующем, 1955 году Павлику присвоили звание «Героя-пионера Советского Союза» и занесли его имя в Книгу Почета, учрежденную по решению XII съезда ВЛКСМ, состоявшегося в марте 1954-го{329}. Этот высокий статус был закреплен статьей о детях-героях, опубликованной в журнале «Вожатый» в 1956 году. Он свидетельствовал о возрождении образа Павлика 1930-х, который «не дрогнув» предал своего отца{330}. К сорокалетнему юбилею Пионерской организации, отмечавшемуся в мае 1962-го, появились еще несколько важных публикаций, среди них «Песня о Павлике Морозове» Петра Градова и Леонида Бакалова{331}, а также антология «Павлик Морозов», опубликованная свердловским издательством, на родине героя[218]. С небольшой задержкой отметило юбилей и новое издание книги Губарева, вышедшее в 1963 году дважды, тиражами по 150 000 экземпляров. На год раньше издательство «Советский композитор» выпустило трехактную оперу Михаила Красева «Павлик Морозов», впервые поставленную Ансамблем советской оперы в 1953-м[219].
217
«Огонек», № 16 (1970), с. 9. Качество репродукции в «Огоньке» очень низкое, и нельзя с уверенностью утверждать, что это фотомонтаж, однако разница в разрешении изображений Ленина и Виктора наводит на эту мысль.
218
Павлик Морозов, 1962. Антология состояла из перепечаток главным образом классических текстов о Павлике (Губарев, Соломеин, Яковлев, Щипачев), но также и из некоторых новых текстов, в частности рассказа Е. Медяковой «Дядя Аким» (с. 84—94), в котором старожил повествует Павлику о Гражданской войне, об участии кулаков в организации восстания в Тонкой Гривке и т.д.
219
Экземпляр издания оперы хранится в музее Павлика Морозова в Герасимовке. В 1953 г. опера шла под названием «За правду, за счастие: Павлик Морозов». См. http:// www.te06.mnogosmenka.ru/te060218/te060246.htm.
Михаил Красев (1897—1954) — один из основоположников жанра детской советской музыки.