— Может, слышал от кого?
— От кого я услышу?! Идиот! Трое суток сидел один, чтоб с ума не сойти, читал вслух «Евгения Онегина»! — И с комическими ужимками продекламировал: — «Я вам пишу, чего же боле…»
— Подожди, Андрюшка! — Вяземцев властно отодвинул его в сторону и лаконично, но убедительно сказал, что корпус разбит, а штаб, вернее — остатки штаба дня три назад передислоцировались в низовье реки.
Летчик протяжно свистнул.
— Почему же в штабе не знают?
— Потому что потому, получается на «у»! — хихикнул Козырев.
Ему показалось, что Вяземцев то и дело пристально поглядывал на второе — пустое пока — кресло в кабине самолета и что-то прикидывал в уме.
«Вот сейчас оседлает кресло и умчится за реку, бросив нас на произвол судьбы…»
Ясность в положение внес неунывающий Андрюшка:
— Спирту хочешь?
— Угости! — И летчик выпрыгнул из кабины.
Раскинув в балке «скатерть-самобранку», Андрюшка с изысканным поклоном пригласил гостя, но первую стопку все-таки налил не ему, а себе — нельзя ж, сами посудите, отказаться от компании.
— Что мне делать? — закусывая шоколадом, размышлял летчик. — Понимаешь, сам начальник штаба вручил пакет, велел не возвращаться, если не найду комкора. «Ценою жизни…» Цена-то недорогая, а зазря помирать не хочется, — дернул он краем рта. — Добро бы в бою!..
— А как на переправе? — Козырев спросил о том, что неотступно его терзало.
— Какая переправа! — Летчик отмахнулся. — Километров за семьдесят немецкие танки чешут. К Волге рвутся. Неизвестно, найду ли на старом месте штаб.
Вяземцев пил в очередь, стопку за стопкой, но не спускавшему с него глаз Козыреву было ясно, что капитана допекает какой-то искус.
«Убежит, обязательно убежит! А как его остановишь? Действительно, и по званию и по должности он выше. У-у-у!..» И Козырев отвернулся.
— Так вот что, — негромко сказал Вяземцев и жестом показал Андрюшке, что пора убрать бутылку.
Тот надул губы, но подчинился.
— Так вот что, — повторил капитан, — тебе на пакете я напишу, что комкор, если жив, находится там-то… И пришлепну печать своего отдела. — Он показал на нагрудный карман гимнастерки. — Значит, никаких претензий…
— Что ж, это выход! — И летчик, отняв у стоявшего рядом Андрея бутылку, хлебнул из горлышка.
— Хватит! — повысил голос Вяземцев. — Нажрешься и заплутаешься.
— Я из полярников, мы там спиртом держались.
— Так вот что, — продолжал капитан строго, — у тебя в кабине свободное место…
— Пожалуйста, — с небрежностью столичного таксиста предложил летчик.
Андрей визгливо засмеялся и издали подразнил летчика бутылкой.
«Начинается!..» Сердце Козырева загремело набатным колоколом.
— Мне — нельзя.
Взволнованный Козырев не оценил величия этого поступка.
— Коменданту?.. — Летчик потянулся за бутылкой, но Андрюшка вовремя отскочил.
— И ему нельзя. И лейтенанту нельзя! — Вяземцев ткнул пальцем в Козырева. — Хотя в нормальных условиях я б его откомандировал: неустойчив.
На Андрюшку приговор Вяземцева не произвел никакого впечатления: прыгал, смеясь, дразнил летчика бутылкой, но Козырев уткнулся лицом в траву.
— Увезешь в штаб армии сейф, — сказал Вяземцев без нажима.
— Сейф? Какой сейф? Кому там нужен сейф? — не понял летчик.
— Он нужен, — веско сказал капитан.
— Да не слушай ты его! — Козырева так и колотило.
Кожа на лице Вяземцева напряглась, и резко выступили надбровные дуги.
— Пойдем! — И, вскочив, капитан с неожиданно пробудившейся силой поднял за шиворот Козырева. — Пошли! — крикнул Вяземцев летчику и Андрюшке.
Детская колясочка стояла, за ящиками, и на нее было странно и страшно смотреть — до того нелепо выглядела на фоне штабелей авиационных бомб хрупкая, уютная, как бы хранящая в себе нежность и покой спавшего еще так недавно в ней ребенка.
— Ах, так! — задыхаясь, кричал Вяземцев; вот когда он потерял власть над собою. — Глядите! — И сорвал, швырнул прочь шинель.
На дверце сейфа у замка темнели расплывчатые, будто сургучные, пятна.
— Ну, чего особенного? Обычная ржавь. И какое это имеет значение! — Козырев пожал плечами.
— Ах, ржавь! Это не ржавчина — это кровь моего кореша Васьки… Василия Митрофановича Савельева. Фашистские парашютисты напали на штаб. До последнего патрона Савельев отстреливался!
— А ты?
— А я собрал обозников, телефонистов, писарей и контратаковал! Отбил сейф и тело Василия Митрофановича.