— Да, эти дяди из сказки о коммунизме! Их зовут Ленин, Сталин, Маркс и Энгельс.
Ленин и Сталин тоже звучали хорошо, Маркс — не очень, но Энгельс — вот это было да! Жаль, что мама с папой не догадались назвать меня этим удивительно красивым именем! Этот дядя с лицом, заросшим бородой, был по грудь в золотой раме и смотрел вместе с другими в сторону окна — и он, похоже, не умел гордиться своим именем… Я сказала тате, что когда у меня родится брат, то обязательно назовём его Энгельс, но тата возразил, что у них с мамой имя уже выбрано, и это — Калев, и что есть такие важные строки: «И когда вернётся Калев, принесёт эстонцам счастье…» Но всё-таки я не теряла надежду, что, может, постепенно удастся уговорить родителей насчёт Энгельса. В конце концов мы можем обзавестись и двумя братьями — как Калевом, так и Энгельсом или дать одному двойное имя Калев Энгельс, как у бабушки — Минна Катарина!
Когда мы с татой окончили урок в пятом классе, то, проходя через зал я посмотрела, на своём ли месте Энгельс и по-прежнему ли у него лицо, заросшее бородой. Всё так и было. Но поговорить о нём с татой мне не удалось, потому что тётя Людмила схватила тату за рукав и попросила остаться — посмотреть монтаж. Монтаж — тоже красивое слово, но что оно значит, я спросить не успела, потому что тётя Людмила хлопнула в ладоши и крикнула детям, стоявшим в ряд возле фисгармонии:
— Пионеры, пройдём материал ещё разок! — И сказала тате: — Если что-нибудь не так, то прокомментируйте, товарищ Тунгал!
Тата крикнул выступающим:
— Распрямите спины! У вас что, монтаж кривоспинный?
Я знала по себе, что тата терпеть не может, если кто-то стоит или сидит ссутулившись.
— Нет, нет, тема монтажа — товарищ Йозеп Лаар! — пояснила тётя Людмила. — Начинаем! Ведущий!
Вперед вышел мальчик в клетчатой лыжной блузе и с красным галстуком и крикнул во всё горло:
— Хилья Сталински! «Баллада о Лааре»! Исполняют пионеры шестого класса!
— Стоп! — закричала директорша. — Не Хилья, а Илья — ударение на последнем слоге. И не Сталински, а Сельвинский! Илья Сельвинский! Ясно?
Мальчик объявил снова, и затем девочки закричали хором — очень громко и деловито:
И тут из класса позади зала послышалось дребезжание мандолин и барабанный бой.
— Эй, не прорвите там барабан! — крикнул тата. — И чтобы все струны мандолин остались целы в этой… атаке ярой!
— Они символизируют шум боя, — объяснила тётя Людмила.
— Товарищ Лаар погиб, закрыв собой амбразуру с пулемётом, как Матросов!
— Понимаю, понимаю, — папа кивнул. — Но струны для инструментов теперь нигде не достанешь, так что пусть символизируют потише!
— Пойдём дальше! — распорядилась тётя Людмила, бросив на тату недовольный взгляд.
— Что знал ты о жизни, товарищ Лаар? — опять все вместе закричали девочки. И мальчики ответили им так же безразлично, но и вполовину не столь стройным хором:
У всех мальчиков были в руках листки со стихами, но скорость чтения у каждого была своя, так что двое кончили читать, когда другие уже вздыхали с облегчением. Тётя Людмила во время чтения встала и принялась отбивать рукой ритм, но большой пользы от этого не было: глядя на неё, даже лучшие чтецы потеряли из виду строчки на бумаге, и хор произносящих стихи мальчиков сделался более нестройным. Раза два строчки стихов у них совсем перемешались — и тогда директорша взяла в руки толстую книгу и читала оттуда стихи, а ученики повторяли за нею. Стихотворение было длинным и, по-моему, скучноватым, но сказать тате это я не решалась, ведь обещала молчать как рыба! Каждый раз, когда хор мальчиков давал ответ на вопрос девочек и я надеялась, что уже конец, девочки опять декламировали сначала: «Запомните имя Лaapa, запомните имя Лаара!..» Мальчики в свою очередь опять начинали отвечать. И один раз все вместе запели: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы, пионеры — дети рабочих!..» И это было немного забавно, потому что часть из них не знала мелодии, а некоторые путались в словах.