В парикмахерской у тёти Анне я считала себя своим человеком, потому что проводила там время и раньше, когда приезжала с мамой и татой в город, и они, отправляясь по делам, не могли взять меня с собой. Но на сей раз все, даже Грибочек, смотрели на меня как-то по-другому, словно не знали, о чём со мной можно говорить. Может, я была слишком скучно одета, может, надо было нацепить что-нибудь из маминых украшений?
Когда я получила у Грибочка ярко-красный лак на мизинцы, поспешила показать его тёте Анне.
— Маме бы они обязательно понравились! — сказала я, вытянув пальцы.
— Ну что ты скажешь! — покачала головой Анне. — И откуда только Грибочек достала такой лак — красный, как флаг!
— Это ваша дочка? — спросила сидящая в парикмахерском кресле полная дама, чьи волосы тётя как раз накручивала на бигуди.
— К сожалению, нет — племянница, — ответила тётя. — А наша маникюрша её большая приятельница, и ребёнок хочет покрасоваться…
— Аннушка, — зашептала Оля, возникшая словно из-под земли в тётиной кабине. — Эта твоя Макеева идёт через площадь — уж не к тебе ли?
Лицо тёти Анне сделалось почти таким белым, как её халат.
— Извините, мне необходимо отлучиться! Наверное, вы может подождать пару минут? — И не дожидаясь ответа женщины, волосы которой ещё не все были накручены, тётя Анне схватила меня за руку и потащила в заднюю комнату.
— Сиди тут и ешь пирожное — видишь, вот это со сливами очень хорошее! — шёпотом приказала она, указывая на тарелку с пирожными, а сама скрылась в уборной. Я услышала, как тётя щёлкнула задвижкой, но сразу чуть приоткрыла дверь: — Скажешь мне, если кто-то войдёт в мою кабину!
Я чуть раздвинула портьеры, выглянула в щёлочку между ними и увидела женщину в красном пальто, стоявшую перед кабиной тёти Анне и разговаривающую с Олей. Они говорили по-русски! Я отпустила портьеры и немножко перевела дух, чтобы набраться храбрости, и затем посмотрела снова. Оля достала что-то из кармана халата и протянула женщине в красном пальто. Та, долго не раздумывая, сунула полученную бумагу в карман пальто и пошла к выходу.
— Тётя Анне! — крикнула я, стуча в дверь уборной. — Открывай быстрее, тётя Анне, одна женщина подходила к твоей кабине, но уже уходит. Слышишь?
Тётя Анне будто и не слышала.
— Мне побежать и позвать её обратно? — крикнула я. — Она уже ушла!
Задвижка щёлкнула, и из-за двери выглянуло рассерженное лицо тёти.
— Что ты кричишь, как сумасшедшая! Ты не в лесу!
— Сама велела сказать, если кто-то пойдёт в твою кабину… — Мои губы плаксиво искривились. — А теперь она ушла, совсем ушла!
— Слава богу! — Тётя вздохнула, вышла из уборной и опустилась на стул. — И не делай кислое лицо. Это страшный человек. Вымогательница, жуткая женщина. Ты ещё ничего в этом не понимаешь, оно и хорошо…
— Вымогательница — это как?
— Понимаешь, эта женщина была когда-то невестой Эйно, ну невестой твоего дяди. И то, что Эйно попал в тюрьму, это, наверное, её рук дело. Ну, что было то было, а теперь она приходит у меня деньги и вещи вымогать, сначала говорила, чтобы посылать Эйно. А недавно кто-то видел, что та жилетка, которую мама связала для Эйно и я отдала Макеевой, чтобы она отослала в тюрьму, — да, эта самая жилетка сушилась на бельевой верёвке рядом с панталонами Макеевой… Но я не могу ничего ей сделать или куда-нибудь пожаловаться, понимаешь, — она русская и комми, ещё и меня в тюрьму посадит. Однажды угрожала, что у неё связи в органах безопасности…