Оля пришла в комнату отдыха и сообщила:
— Макеева ушла, сказала, что ты должна ей сто рублей, хотела их получить, у меня столько не было, дала ей двадцать пять. Она обещала прийти в другой раз…
— Ох, господи, господи! — охала тётя Анне. — Она меня в покое не оставит до тех пор, пока мне не засветит дорога в Сибирь!
Оля глянула в мою сторону и подмигнула тёте Анне.
— Пусть, поговорим в другой раз!
— Что? Ах, да, опять я, старая «ж», разболталась при ребёнке! Но ты ведь никому про Макееву не скажешь, верно? Дай честное слово! — Тётя встряхнула меня за плечи.
Я пожала плечами — честное слово, так честное слово!
— Верну тебе деньги завтра, — пообещала Оле тётя Анне. — Сейчас у меня в сумке столько нет, и, простите, теперь мне опять надо в сортир! Господи, боже мой, стоит Макеевой появиться, у меня желудок срабатывает, как от касторки!
Тётя Анне опять скрылась за дверью уборной, а я пошла к тарелке с пирожными. Казалось, что за это время пирожное со сливой кто-то смял — оно больше не выглядело таким аппетитным, как раньше.
Ратушная площадь
Я уже несколько раз побывала во всех кабинах и настолько привыкла к сладковатому запаху парикмахерской, что перестала ощущать его. Я жалела, что не взяла с собой в город Кати — теперь могла бы играючи сделать ей электрозавивку и попросила бы Грибочка махнуть кисточкой лак кукле на пальцы… Несколько раз прочла висевший за спиной у кассирши прейскурант с ценами, но это было совсем неинтересно. Какое-то время я сидела на подушке у стены и воображала, что круглые серебристые фены — это львы, в пасти которых женщины сунули свои головы с накрученными на бигуди волосами, но играть в это мне быстро надоело, потому что ни одной из дам лев голову так и не откусил. Очень недолго я смогла полюбоваться широкополой шляпой с кружевами и многослойной одеждой на женщине, которую называли Хулль-Мари: она пришла в парикмахерскую не за тем, чтобы сделать причёску или покрасить волосы, а для того, чтобы продать вязаные кружевные перчатки. Она очень громким голосом предлагала свой товар парикмахершам и их клиенткам, но желающих купить не было — только одна, делавшая «глаза на лице», взяла чёрные перчатки.
— Розовые — самые красивые, — шепнула я тёте Анне. Но она не поняла моего намёка и сказала, пожав плечами:
— Ну куда в нынешние времена человек пойдёт в таких! Издалека может показаться, что руки замерзли. И не смотри прямо на Хулль-Мари, а то она тебя в покое не оставит!
Я сощурила глаза и притворилась, будто дремлю в углу кабины тёти Анне.
— Спасибо, спасибо, но у меня дома уже четыре пары вашего изготовления, — говорила тётя Анне, отстраняя продавщицу перчаток от своего столика с инструментами.
— Чей это ребёнок, ваш? — спросила Хулль-Мари, указывая на меня пальцем в белой кружевной перчатке.
— Мой, да, — ответила тётя Анне хмуро. — Извините, но мне надо работать!
— Да-да, да-да, — пробормотала женщина себе под нос и схватила тётю за локоть. — Только никому не говорите, но Бог сказал мне, что когда я вывяжу тысячу пар перчаток, русские отдадут мне обратно моего ребёнка!
— Конечно, конечно, — согласилась тётя Анне. — Всего хорошего, мадам!
Уходя, Хулль-Мари шаловливо подмигнула мне и помахала рукой.
— Для таких надо милицию вызывать! — сердито сказала блондинка с почти белоснежными волосами, причёску которой тётя как раз отделывала. — Таким место в психушке Зеэвальди или в тюрьме!
— Но Хулль-Мари неопасна, — заверила её тётя Анне. — Говорят, что её маленький сынок погиб во время бомбёжки Таллинна, а их дом сгорел со всем, что в нём было, когда русские летчицы сровняли с землей центр города… Мари, вернувшись домой, увидела перед собой лишь воронку от бомбы, от этого она и свихнулась!
— Мало ли что! — сердито бросила блондинка и поджала губы.
— Это не оправдывает ни попрошайничества, ни спекуляции!
— А кто Таллинн бомбил? — хотела узнать я. — Энкаведэ или агрессоры из-за лужи?
Тётя Анне резко раскрыла рот и жадно пару раз вдохнула воздух, но мне не ответила. Она проследила в зеркале за лицом блондинки, и когда та не улыбнулась и не произнесла ни слова, обратилась ко мне, сделав сердитую гримасу:
— Возьми свою подушку, надень пальто и можешь возле двери на ступеньках немного подышать свежим воздухом. Попроси, чтобы Линну-мама тебе помогла, ясно?
Повторять это мне не требовалось. Я и раньше, сидя на ступеньках перед парикмахерской, разглядывала людей, шедших по Ратушной площади, — это было более интересное занятие, чем смотреть на причёски разных тёть и слушать их взрослые разговоры.