Итак, первый курс — тролль, Квирелл и море фашистов на зеленом факультете, хотя и «друг» Рон себя проявил, прямо скажем, странно. Во-первых, что заставило девушку бежать именно в этот туалет? Непонятно. Воспоминание в тумане и будто бы не принадлежит ей. Странно — в копилку.
Квирелл, тут очень много непонятного, и тот же поход за камнем будто в тумане. Вторая странность — туда же, в копилку. Почему Гермиона не обратилась в НКВД? Как оно тут зовется… А, вот, Аврорат. Почему же? Почему полностью доверяет директору, у которого явно свои планы, потому что поход в лес в образ тренировки и воспитания не вклеивается. Не будь этого ночного похода в лес, остальное вполне укладывается в привычное следование за вождем, но вот конкретно этот момент не соответствует здравому смыслу.
Второй курс, василиск этот. Непонятно, зачем ждать до весны, здесь нет аптек? Вот же воспоминание о том, что Гермиона летом спрашивала в аптеке зелье и ей объяснили, что оно есть круглогодично. Директор об этом не знал? Или халатность, или откровенное вредительство. А вот стравливать существо высокой степени опасности с пацаном — это уже на предательство тянет.
Третий курс точно был полностью под контролем, и вот этого Ира понять не могла. Впрочем, к этому можно вернуться позже. Четвертый курс опять пахнет предательством, потому что директор мог отменить участие Гарри. Получается, что возрождение местного Гитлера ему выгодно, так, что ли? Надо об этом подумать в спокойной обстановке.
Вообще, обилие безнаказанных фашистов в школе наводит на очень неприятные мысли. Несмотря на то, что того же Малфоя хочется просто прирезать, что-то не так в этой школе. Если бы не было безнаказанности, они бы так не расплодились, значит… Значит, это сделано намеренно, и опять пахнет пятьдесят восьмой.
Пятый курс, такое ощущение, стремится поставить точку в приговоре. Если крестный Гарри тяжело ранен или погиб, то это точно предательство. Нужно узнать, а для этого нужно очнуться.
Очнуться удалось только тогда, когда память Гермионы полностью уложилась и объединилась с памятью Иры. Как только девушка решила, что она теперь и есть Гермиона Джин Грейнджер, ей удалось выйти из магической комы.
========== Не скоро я к нему вернусь обратно ==========
Выписали Гермиону на рассвете. Целители предлагали девушке воспользоваться камином для того, чтобы попасть в Хогвартс, но она решила иначе. Палочка была при ней, одежда… Мантию сняла, оставшись в школьной форме, чтобы выглядеть привычно в обычном городе. Обнаружив в кармане пару галлеонов, Гермиона вызвала «Ночной Рыцарь» и через двадцать минут была дома.
Марк Грейнджер сразу же почувствовал неладное. Из глаз его дочери смотрела война. Та война, которую он оставил на Фолклендах*, та война, что дымом и пеплом врывалась в его сны до сих пор. Как в глазах шестнадцатилетней девушки оказалась эта старуха, полная боли потерь? Поэтому он забрал дочь в свой кабинет, как только миссис Грейнджер наобнималась с потерянным ребенком.
— Ну, рассказывай, доченька, — предложил Марк, каким-то совершенно естественным жестом поставив два стакана и бутылку виски на низенький столик.
Девушка уткнула в папины глаза тяжелый взгляд. Перед ее глазами вставали сожженные поля и хаты, убитые советские люди, Освенцим и проклятые фашисты в прицеле. А в глазах родного человека она видела взрывы и гибель друзей. Каким-то шестым чувством девушка почувствовала, что этот человек ее поймет.
— Там, в том мире, идет гражданская война, папа. Сейчас, когда я задумываюсь обо всем, многое мне кажется странным, но об этом потом, мне… нам нужно будет подумать вместе. Но сейчас, в данный момент, идет война. В конце года был бой в одном месте, об этом тоже потом. Я была ранена и долгое время лежала без сознания. Пока была без сознания, я прожила жизнь советской девушки, Ирины. Она воевала в Велик… Второй мировой войне, была санитаром и снайпером.
— Эта боль, что в твоих глазах, доченька… Она оттуда? — тихо спросил Марк.
— Ты знаешь, что творили проклятые фашисты в Советском Союзе? Ты видел, как вешают подростков? Как сжигают дома вместе с жителями? Видел? — Все накопленное, эмоции, тщательно сдерживаемые чувства прорвались, да так, что волосы девушки наэлектризовались, разлетаясь в стороны. — Ты когда-нибудь видел концлагерь? Там дети, папа, дети! Скелеты, а не дети! Я… хотела… я… ее… отогреть… а она…
Речь стала прерывистой, и девушка горько разрыдалась, когда перед внутренним взором появилась умершая с улыбкой девочка. Что такое концлагерь, мистер Грейнджер знал — видел фотографии Нюрнбергского процесса, но, получается, его девочка видела это все вживую… Непредставимо. Но так играть нельзя, слезы, что выходили из девочки, были не детской истерикой, а болью взрослого, много повидавшего человека. Марк взял на руки рыдающую дочь, прижимая к себе. По опыту он знал, что ей нужно дать выплакаться.
Да, капитан в отставке Грейнджер поверил дочери сразу, сходу. Так играть нельзя, невозможно. Дети, подростки даже изобразить не смогут, у них фантазии не хватит. Чтобы это показать, надо там побывать… Только опаленные войной… Никто больше. А его принцесса видела самую страшную войну современности… И это ее изменило навсегда. Так же, как его в свое время полностью изменили Фолкленды, его дочь, видевшая нечто намного более страшное, больше не будет прежней. И если поначалу мистер Грейнджер подумывал отшлепать ее за задержку из школы без предупреждения, то теперь даже мысли такой не возникало. А еще — там, в волшебном мире, идет война, значит, ей предстоит все по новой. Ни один родитель не хочет такого своему ребенку, не хотел и Марк.
Поэтому он налил виски в стакан и предложил дочери. А та вместо того, чтобы цедить напиток маленькими глотками, замахнула стакан по русскому обычаю. Как пьют русские, Марк видел, а вот его дочери такое видеть было негде. Выдохнула, влила в себя напиток и понюхала рукав зачем-то. Но так делали только русские.
— Доченька, я предлагаю маме ничего не говорить, а нам с тобой до конца каникул отправиться во Францию. Там у меня друзья живут, может, помогут чем.
Подслушивавшая разговор мужа с дочерью миссис Грейнджер тихо сползла по стене, беззвучно рыдая. Опять проклятая война пришла в их дом…
***
Сегодня утром, расчесывая свои волосы, Гермиона заметила две седые пряди, спускавшиеся от висков. Вздохнув, она решила подстричься короче, чтобы непослушные волосы не мешали. Они прилетели в Париж вчера вечером и заселились в гостиницу. Вчера сил больше ни на что не было, потому что папа увез всех в аэропорт в тот же вечер. Внезапно появившуюся внутреннюю мысль о том, что надо предупредить Дамблдора, Гермиона задавила, помня о принципах скрытности и конспирации. Что не знаешь, то не выдашь. Потому не надо никому ничего знать, пока она сама не разберется в том, что происходит. Спасибо папе Иры за науку. Не зря он говорил, что лишних знаний не бывает, не зря.
Сегодня у них намечен поход в магический квартал Франции, потому что девушке очень нужна консультация по многим вопросам, в том числе и по тем, что по какой-то странной причине не приходили ей в голову. Сразу же после завтрака в сопровождении отца Гермиона отправилась по хорошо известному ей адресу, сразу же попав на волшебную улицу Парижа. Насколько она помнила, простые консультации может оказать банк, куда Гермиона и отправилась. Как она и предполагала, папа оказался сквибом, а то, что колдовать не мог, так это и не важно.
— Здравствуйте, уважаемый, — обратилась она к гоблину за конторкой. — Могу ли я получить небольшую консультацию?