— Да не вашу. Свою.
— Шутишь?
— Нет. Пойду в Люблин. Дождь прикроет.
Пытались его отговорить, он и слушать не захотел. Рассказал подробно, что и как повреждено в танке, спросил совета. Ну мы коллективно обсудили это дело, дали советы, он ушел. Подробности его путешествия в тыл врага, в ночной Люблин, не стану рассказывать. Скажу только, что танк стоял на центральной улице, что мимо время от времени проходили немецкие патрули, а внутри машины, стараясь не шуметь, ремонтировал пробитый топливный трубопровод Павел Иванович Болотов. Потом завел двигатель от аварийных баллонов со сжатым воздухом (аккумуляторы были разбиты) и часа в два ночи вернулся на танке в расположение бригады. На броне боевой машины мы насчитали 68 снарядных отметин. Пушка и оба пулемета также были повреждены.
Утром 23 июля бои за Люблин возобновились, однако нашему экипажу участвовать в них не довелось. Лейтенант Погорелов, вернувшись от начальства, сказал:
— Есть особое задание. Пойдем встречать немецкий бронепоезд.
В назначенный пункт западнее Люблина вместе с четырьмя танками Т-34 прибыла и батарея самоходных установок СУ-85. Заняли позиции на лесных опушках, по обеим сторонам железнодорожного полотна. Не знаю, кто приказал встретить бронепоезд именно в этом месте, но сам выбор позиций был очень удачным. Железная дорога проходила здесь по высокой насыпи, а наши танки встали внизу, в ложбине, в мертвом пространстве для орудий бронепоезда.
Уже далеко за полдень со стороны Демблина показался бронепоезд. Шел в сторону Люблина, видимо, на подмогу окруженному гарнизону. Был он темно-серого цвета с черно-белыми крестами на бортовой броне, пушки короткие, но крупного калибра. Ползет, не очень спеша, вид грозный.
Как было приказано, мы сперва открыли огонь по середине бронепоезда, по тепловозу. Надо было вывести из строя его двигатели. Фашисты тотчас ответили. Сильно рявкнули тяжелые пушки. Позади нас, метрах в ста, стояла вековая сосна. Снаряд сшиб ее, и она свечкой пошла вверх. Однако ближе к нам снаряды не рвались — мертвое пространство, тут уж противник ничего не мог поделать. Между тем пушки наших танков и самоходных установок били точно. Тепловоз загорелся, все окуталось черным дымом. Орудия и пулеметы бронепоезда смолкали одно за другим. Слышно было, как внутри, под броней, рвались боеприпасы. Немцы выкинули белый флаг, стали выскакивать из дверей бронеплощадок. Наши десантники сгоняли их в кучу и тут же отправляли в тыл.
В это время по радио нам передали, что город Люблин очищен от противника, 16-й танковый корпус идет к Висле, к Демблину. Свою бригаду мы нагнали уже близ Демблина, когда за город шел жестокий бой. На следующий день, 25 июля, освободили Демблин, вышли на Вислу. За образцовое выполнение заданий командования в боях за Люблин и Демблин 107-я Вапнярская Краснознаменная танковая бригада была награждена орденом Суворова II степени.
Не задерживаясь в Демблине, наша бригада двинулась по правому берегу Вислы на северо-запад, к Варшаве. 3-й батальон опять шел головным по шоссе, наш взвод — во фланговой разведке проселочной дорогой. Ночью в назначенном пункте присоединились к батальону.
Встретил нас комбат капитан Кульбякин. Он был ранен в ногу, но лечь в госпиталь отказался. Так и ходил и ездил: правая нога обута в сапог, левая — в толстой бинтовой повязке. Капитан приказал мне отвести танк с дороги, чтобы не врезался в него кто-нибудь в темноте. Все танки были уже рассредоточены по обе стороны шоссе. Только машина лейтенанта Сихарулидзе еще стояла на дороге. Опершись о лобовую броню, лейтенант поторапливал механика-водителя Василия Минакова, который, лежа под днищем танка, затягивал лючок масляного бака.
Отогнав машину с дороги, я включил плафон внутреннего освещения, проверил, все ли у меня в порядке. Такая уж доля механика-водителя. Ребята, пользуясь передышкой, выбрались наружу, курят, башнер Иван Воробьев травит очередной анекдот, а я копаюсь в своем хозяйстве. Иначе нельзя. Хочешь, чтоб твоя машина всегда и всюду была на ходу, отдавай ей каждый свободный час и каждую минуту.
Слышу у нас в тылу (если можно назвать тылом местность, по которой только что прошел передовой танковый батальон) характерный вой мотора. Это тяжелая немецкая самоходка «фердинанд». Шла она на такой высокой скорости, что никто из нас не успел ничего сделать. В открытый люк я увидел промелькнувшую черную громаду, снопы красных искр из выхлопных труб, услышал мощный удар брони о броню. «Фердинанд», не заметив стоящий на шоссе танк старшего лейтенанта Сихарулидзе, с ходу врезался в него. От удара у тридцатьчетверки лопнула задняя броня, машина сдвинулась вперед, сбив с ног Сихарулидзе. А Василий Минаков, лежавший под днищем, отделался, как говорят, легким испугом.
Сихарулидзе вскочил на ноги, с проклятиями бросился к «фердинанду». Не разглядел в темноте, что это за гусь, думал, наша отставшая машина. Из самоходки выскочили трое. Лейтенант сгоряча прихватил одного из них за грудки, кричит:
— Ты что, крот? Слепой, да?
А «слепой» — за пистолет. Тут только под расстегнутым воротом его комбинезона заметил Сихарулидзе немецкие петлички. Выбил у него пистолет из рук. Второго взял живьем Воробьев, третьему удалось убежать в лес.
Встал вопрос: что делать с «фердинандом»? Взорвать? Жалко. Техник-лейтенант Орешкин отвел машину с дороги, отключил подачу топлива. Поедут наши тыловики, подберут. Так оно и вышло. Потом этот «фердинанд» использовали для своих надобностей тыловые подразделения бригады.
В ходе нашего наступления к Варшаве и в последующих боях с контратаковавшими эсэсовскими танковыми дивизиями в конце июля — начале августа 107-я бригада часто перебрасывалась с одного участка фронта на другой. Запомнился мне город Седлец (Седльце) с его узкими улочками и старинными домами, Минск-Мазовецкий (Миньск-Мазовецки) — крупный узел шоссейных дорог. Но более всего запомнились здешние коварные болота.
Был случай, когда батальон вышел из лесу на широкую поляну. Обыкновенная летняя поляна — зеленая, буйно заросшая овсюгом. А остановить танк на ней нельзя. Две-три минуты — и машину засосет, а если дернешь ее резко, сразу сядет в болото по башню. Здесь-то и пригодились нам припасенные еще под Ковелем дубовые бревна. Именно дубовые! Экипаж, который тогда поленился и заготовил себе бревна полегче — из сосны, например, — хватил горя. Дерево это слабое, под гусеницами быстро крошится. Выбраться на таких катках из болота трудно.
В боях и на маршах на лесисто-болотистой местности наше положение осложнялось тем, что в воздухе господствовала вражеская авиация. Фашистские самолеты рыскали над всеми дорогами, а тебе податься с машиной некуда — и справа топь, и слева.
Однажды, возвращаясь из разведки, мы вышли на открытое место, к небольшой речке. На карте обозначен мост, но моста нет — взорван противником. Конечно, такая речка для танка не задача. Но дело в том, что протекает она через болото, ширина которого 120–150 метров. А в болоте уже прочно засели почти все машины нашего батальона. Танкисты трудятся, крепят к гусеницам бревна, моторы ревут. Выбраться из болота они в конце концов смогут, но сколько времени это займет? Противник рядом, налетят его бомбардировщики — уничтожат батальон.
Комбат Кульбякин — он только что получил звание майора — приказал мне провести танк через болото и оттуда, с сухого места, вытянуть тросом застрявшие машины. Конечно, и я мог сесть, как они, но другого выхода не было. Скажу честно: глядел я на это болото — и оторопь брала. Думал, не пройду. Однако приказ есть приказ. Снял я сапоги, полез в вонючую жижу. Решил сперва прощупать дорогу своими ногами. Иду. Где по грудь, где по горло, а где и руками подгребать приходится. Поближе к речке грунт твердый, песчаный. Речка извилистая, одна петля к ближнему краю болота тянется, другая — к противоположному. Значит, часть болота можно пройти по твердому грунту, по руслу речки. Так я и сделал. Наметил ориентиры, повел танк. Несмотря на мою, так сказать, рекогносцировку, пришлось преодолеть метров около ста болота в натуральном его виде. Трудно дались эти метры, грязь с травой лезла прямо в люк, отгребал ее одной рукой. А дать газу нельзя — сразу посадишь машину. Когда гусеницы зацепились за твердый грунт, вздохнул с облегчением.