Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л.Берия
Саров С.Г. 'Ночные лётчики и их роль в Великой отечественной войне', Военное издательство министерства обороны СССР, 1992 г. Избранные фрагменты мемуаров.
23.07.1941
К нам на аэродром в сопровождении двух автоматчиков и одного капитана из НИИ ВВС прибыл майор НКВД — Куров Геннадий Степанович. С начальником нашего тридцать третьего ИАП-а Николаем Ивановичем Акулиным майор имел беседу в закрытом кабинете в течение полутора часов. Всё это время перед закрытыми дверьми кабинета стояли прибывшие с майором два сержанта с ППД. Вечером случилась вторая неожиданность: к нам на полосу приземлилось звено 'Мигов' НИИ ВВС, и в здании штаба новоприбывшим срочно выделили комнату с охраной. 24 июля утром нам на собрании объявили о формировании трёх новых звеньев с участием прибывших вчера лётчиков. И что на время полётов экипажи звеньев переведут в отдельную казарму и полностью запретят общение с персоналом не занятым непосредственно обслуживанием этой отдельной эскадрильи. Как мы догадались — привлечение пилотов нашей части к формированию эскадрильи было обосновано знанием района боевых действий. Лётчики НИИ ВВС хоть и изучили район по картам, но полностью уверенными себя не чувствовали. Вот в то утро я и узнал, что переведён во второе звено вновь созданной на базе нашего истребительного полка особой ночной эскадрильи. Первое что меня поразило — подписка о неразглашении, которую заставили подписать всех наших вновь переводимых пилотов, и техников. Потом каждого из нас (и аэродромный персонал тоже), почти четыре часа песочили особисты. А после них была отдельная медкомиссия, промурыжившая нас до глубокого вечера. За этот, показавшийся нам бесконечным день, была провёрнута гора организаторской работы. Фактически эскадрилья была сформирована с нуля за неполных восемь часов. Для её организации не жалели ни людей, ни средств. На обслуживание особой эскадрильи раздёргали БАО. Вдобавок против всех норм и правил были выделены мотористы, оружейники и прибористы и всё это для обслуживания одной эскадрильи. В кратчайшие сроки были выделены помещения для отдельной столовой и для дополнительной охраны в виде двух рот автоматчиков. Всех пилотов, включая новоприбывших, поселили в отдельную казарму и запретили покидать расположение части.
Уже вечером, после медкомиссии, нам на собрании в присутствии капитана НИИ ВВС и майора Курова, теперь являвшегося нашим куратором, наконец объяснили к чему такой уровень секретности.
Оказывается, на базе нашей эскадрильи будет проходить войсковые испытания новый секретный химический состав, дающий возможность безо всяких приборов видеть в темноте.
Тем же вечером под присмотром врачей весь лётный состав эскадрильи принял микстуру. Нам раздали мотоциклетные очки с затемнёнными тёмно-синими стёклами, рассадили по стульям и выдали рекомендации по дальнейшему поведению на период приёма препарата: Днём и в освещённых помещениях находиться только в затемнённых очках. Ни в коем случае не пытаться смотреть на солнце и осветительные приборы в период действия препарата.
Эскадрилья переводилась на полностью ночной образ жизни. Контакты с любыми людьми извне запрещались. Запрещались даже разговоры и общение с охраной и персоналом БАО. Общение с техперсоналом допускалось только в присутствии охраны. Посадка самолётов, даже при технической неисправности или боевом повреждении разрешалась только на нашей полосе. На период проведения испытаний использование парашютов запрещалось, и они изымались — так что первое время мы летали без них. После беседы с особистами нам стало понятно одно, что в случае угрозы плена — лучше застрелиться самим. Так будет лучше для всех, потому что если тайна этого состава уйдёт к немцам, то их ночные бомбёжки столицы усилятся, а их результативность возрастёт.
Через несколько минут после приёма наступила небольшая дезориентация. Потом начались странные изменения в окраске окружающих предметов. Лично меня особенно поразил цвет ремней портупеи — они внезапно стали розовыми. Довольно тёмное помещение, в котором нас собрали, освещённое только одной керосинкой, внезапно начало светлеть. Даже не так — не светлеть. Места, ещё недавно покрытые густой непроглядной тенью, теперь стали видимы из-за того, что тени, щедро заполнявшие помещение потеряли свою насыщенность и стали серебристо-прозрачными. Кроме этого все находящиеся в помещении внезапно начали светиться насыщенным красным светом. Впрочем, мои руки и видимые части тела тоже светились. А находящаяся на столе перед нами керосинка засияла как прожектор. И у меня, и у остальных испытуемых глаза очень быстро приспособились к новой чувствительности и странностям в освещении. Как нам объяснили находившиеся рядом медики, на период действия препарата глаз человека начинает воспринимать невидимое инфракрасное излучение, и возрастает чувствительность к световому излучению видимого диапазона. Также происходит процесс изменения зрачка, что хоть и позволяет более быстро приспосабливаться к изменению освещённости, но немного сужает поле зрения пилота. Кто-то из медиков НИИ ВВС, сейчас уже не помню кто — да и не представлялись они поначалу, высказал мысль о том, что своим действием препарат на голову превосходит испытываемые микстуры на основе белладонны. Те вызывают лишь расширение зрачка и увеличение количества проникающего к глазному дну света, но не позволяют работать в условиях переменного освещения. Также при их использовании сильно теряется острота зрения. В довершение своих слов он попросил включить свет. Вспыхнувшие под потолком ещё недавно слабые электрические лампы залили помещение почти нестерпимым голубым светом. Инстинктивно я зажмурился, но это не помогло, так как свет лампочки продолжал пробиваться даже сквозь веки. Лишь натянув очки, я смог чуть приоткрыть глаза. Даже в очках окружающий свет был очень ярок, а без них он просто физически приносил боль. Через некоторое время глаза несколько приспособились к освещению, но всё равно по отзывам лётчиков, столь яркий свет вызывал раздражение, и поэтому было ощущение, что в глаза порошило пылью. Видя наше состояние, электрическое освещение в комнате отключили, оставив его только в коридоре за закрытой дверью. Тогда мы ещё не знали, что стали первыми испытателями не просто фармацевтического препарата, а первого препарата с магической составляющей.