ТОВАРИЩЪ ТЕНЕССИ
(Разсказъ БРЕТЪ-ГАРТА)
Не думаю, чтобы его настоящее имя было известно. Неизвестность имени и происхождения в сущности не представляли никаких общественных неудобств, потому что на Песчаной Косе, в 1854 году, большая часть людей были вновь окрещены. Многие из имен были произведены от какой-нибудь особенности в одежде, как например Дунгари-Джек[1]; или от какой-нибудь своеобразной привычки, как Соленый Билль, названный так вследствие употребления чрезмерной пропорции соли в пище; или от какого-нибудь несчастного промаха, как например Айрон Пайрет, кроткий, безобидный человек, получил свое зловещее имя вследствие несчастного неуменья произносить железный колчедан[2]. Может быть, это было началом первобытной геральдики; но мне думается, что это происходило главным образом потому, что настоящее имя человека в те времена зависело только от личного его усмотрения. «Вас, может быть, зовут Клифордом? — сказал бостонец, обращаясь с невыразимым презрением к новому пришельцу. — Ад битком набит такими Клифордами!» Затем он представил несчастного человека, которого имя случайно было действительно Клифорд, под названием Сойки Черли, — и эта вызванная минутным вдохновением кличка осталась при нем навсегда.
Но вернемся к Товарищу Теннесси, которого мы никогда не знали иначе как под его относительным титулом; мы только узнали впоследствии, что он существовал и как отдельная и самостоятельная личность. Кажется, что в 1853 году он ездил из Покерфлета в Сан-Франциско — главным образом для того, как он говорил, чтобы достать себе жену. Он, однако, не был дальше Стоктона. Там ему приглянулась молодая особа, служившая за столом в отеле, куда он заходил обедать. Однажды утром он сказал ей что-то, что заставило ее улыбнуться не неблагосклонно, не без кокетливости ткнуть тарелку с поджаренным хлебом в его сериозное, добродушное лицо и затем уйти на кухню. Он пошел за ней и вернулся через несколько минут, завоевав еще больше поджаренного хлеба и победных лавров. Через неделю они обвенчались в мировом суде и вернулись в Покерфлет. Я сознаюсь, что из этого эпизода можно было сделать что-нибудь больше, но предпочитаю передать его так, как он рассказывался на Песчаной Косе, в портерных и биллиардных, где всякое чувство подавлялось беспощадным юмором.
О их брачном счастии было мало известно, может быть, потому, что Теннесси, тогда живший с Товарищем, однажды вздумал сказать что-то его жене в свою собственную пользу, на что, говорят, она улыбнулась не неблагосклонно и скромно удалилась, — на этот раз не дальше Мерисвиля, куда Теннесси последовал за ней и где они зажили без содействия мирового суда. Товарищ Теннесси отнесся к утрате жены просто и сериозно, как ко всем явлениям жизни. Но к удивлению всех, когда Теннесси однажды вернулся из Мерисвиля без жены своего товарища, — она улыбнулась и скромно удалилась с кем-то другим, — Товарищ Теннесси первый пожал ему руку и дружески приветствовал его. Ребята, собравшиеся было поглазеть на «взрыв», были, разумеется, возмущены. Их негодование излилось бы, пожалуй, в сарказмах, если б не брошенный взгляд Товарища Теннесси, — взгляд, в котором отсутствовало всякое сочувствие к юмористическим выходкам. Он был человек сериозный, но чрезвычайно внимательный ко всяким мелочам, что иногда ставило других в затруднение.
Между тем общественное мнение постепенно восставало против Теннесси. Он был известен как игрок, заподозрен в краже. Эти подозрения в одинаковой степени компрометировали и Товарища Теннесси. Его постоянная интимность с Теннесси после вышеупомянутого случая могла быть объяснена только преступным сообщничеством.
Наконец, поведение Теннесси обнаружилось вполне и сделалось окончательно возмутительным. Он напал на проезжавшего по дороге в Реддог. Проезжий впоследствии рассказывал, что Теннесси сперва развлекал его одиночество интересными анекдотами и воспоминаниями, но потом нелогично заключил приятную беседу следующими словами: «А теперь, молодой человек, побеспокойтесь мне передать ваш нож, ваш пистолет и ваши деньги. Оружие может ввести вас в лишние хлопоты в Реддоге, а ваши деньги могли бы послужить искушением для злонамеренных. Кажется, вы сказали, что живете в Сан-Франциско. Не премину завернуть к вам». Надо заметить кстати, что Теннесси обладал таким запасом юмора, что никакие деловые заботы не были в силах его совсем подавить.
Эта выходка была последней. Реддог и Песчаная Коса единодушно ополчились на грабителя больших дорог. Теннесси травили почти таким же способом, как его прототип — медведя. Когда собаки сдвинулись теснее вокруг него, он сделал отчаянный прыжок через Косу, выстрелил в толпу перед Аркадой и бросился в Гризли-Кенен; но в этой последней крайности ему вдруг перерезал дорогу небольшой человек на серой лошади. Они с минуту поглядели друг на друга в молчании. Оба были бесстрашны, независимы, полны самообладания; оба — типы той цивилизации, которая в семнадцатом веке была бы возвышена до геройства, а в девятнадцатом считается признаком бесстыдства.