Отряд из двух дюжин орков и эльфийки медленно, но верно удалялся от места кровавой резни и погони. Делая большой круг, банда держала путь в Торинград. Ведь где может быть безопаснее укрываться от властей, как не под носом у оных на Стройке Тысячелетия?
— Ну что там, Стерва, можно идти? — спросил засевшую в кроне дуба эльфийку притаившийся внизу орк.
— Ещё три минуты, — ответила бывшая Покровительница. — Подождём, пока воздушный шар пролетит.
Не самое приятное прозвище намертво прикрепилось к Илоне во время приснопамятного бегства из осаждённого лихнистами города. После зачистки Арнарофера гномы, конечно, не думали останавливаться и ещё долго преследовали избежавших побоища орков, покуда не перебили практически всех. Шаманы, к которым примкнула любимица Рычачи, оказались среди немногих уцелевших во многом благодаря её ценным советам. Бесцеремонность, с которой Илона эти самые «советы» давала, беспрекословность в их исполнении, быстро вошедшая в норму в условиях постоянной опасности, язвительность, служившая хрупкой эльфийке инструментом наказания недостаточно шустрых зеленокожих, не могли не впечатлить орков. Илону любили, боялись, ненавидели и слушались одновременно. Кто же она ещё после этого, как не Стерва?
Илона нахмурилась, уловив подозрительные звуки неподалёку. Подав оркам условный сигнал, эльфийка направилась в сторону едва слышного шороха. Вероятно, всего лишь бредущее по своим делам дикое животное, но лучше лишний раз проверить, чем попасть в неприятную ситуацию. Лёгкая женщина практически бесшумно перескакивала с ветки на ветку, ничуть не уступая в проворности обитающим в южных лесах обезьянам.
Ничего не переспрашивая, орки притихли. Они уже давно убедились, что слух остроухой эльфийки намного превосходит их собственный. Как и в том, что в разведке равных Стерве среди них нет.
По мере приближения к цели, звуки нравились Илоне всё меньше. Непохоже на зверя. Скорее, мягкие шаги какого-то… Человека!
Да, инстинкты не подвели. Аккуратно преодолев последние ярды, Илона увидела медленно бредущего по лесу мужчину среднего возраста. Тот внимательно осматривал травки и кустики, ища целебные растения, которые складывал в большую корзину.
«Ну почему, почему тебе приспичило собирать цветочки именно в такой глухомани?!» — с досадой подумала Илона, доставая из колчана стрелу.
Она понимала, что этот человек ни в чём не виновен. Что худощавый мужчина просто занимается своим делом, ища в лесу редкие травы. Что, вероятно, он лекарь, надеющийся помочь кому-то своими настойками. Что он вполне может поддерживать лихнизм лишь из видимости, не желать зла борцам с гномьим режимом. Что…
Илона плавно натянула тетиву, целясь в сердце несчастного человека.
Увы, она не имеет права напрасно рисковать собой и соратниками, на кону стоит существование всего живого на этой планете. Моральные суждения оставим потомкам, если тем суждено пережить апокалипсис.
Мужчина не успел даже вскрикнуть. Не осознал, что случилось. Тело просто упало на землю, словно покошенный. Выстрел был исключительно меткий.
— Будь я проклята, — прошептала Илона. — Прости меня, человечек. Так было надо. Прости…
* * *
— Я никуда без вас не уйду, — упрямился Афелис, глядя на хмурые лица Рока и Даскалоса Балиновича.
Три друга, как обычно, сидели в углу барака за ширмой, вот только привычного пойла сегодня на столе не было. Из-за плохо работавших новичков к концу дня едва удалось выполнить норму. Афелис тоже схалтурил, бесконечно переписывая под присмотром старшего надзирателя сочинение в ответ важному товарищу Маврику. Там ошибка, тут клякса, здесь неправильно сформулировано. Лишь под вечер его выгнали в карьер помогать остальным возить тачки.
— Нельзя упускать такой шанс, — возразил Даскалос Балинович. — Маврик прав, тебе нужно выбираться отсюда. Афелис, ты давно себя видел в зеркале? Ещё полгодика-год и тебя вынесут из лагеря ногами вперёд. Тридцать шесть лет — солидный возраст для человека, не надейся, что твой организм будет и дальше прощать над собой издевательства.
— Надзиратель неспроста велел тебе никому не рассказывать про амнистию, — присоединился к уговорам гнома Рок. — Товарищ Торин может объявить всё что угодно, но здесь король — старший надсмотрщик. Зачем ему отпускать заключённых, которые могут рассказать весьма неприятные вещи о «воспитательном лагере» и о нём лично? О тебе беспокоится высокопоставленный лихнист, но на остальных всем плевать. Отрапортуют, мол, каторжники чувствуют себя в лагере так хорошо, что не хотят никуда уезжать, и никто никогда ничего не узнает. Аф, если ты не окажешься на свободе, никому из нас здесь точно лучше не станет.