Сон не выходил из головы. «На нее это похоже: приехать без предупреждения. Она — такая!» — думал Климов. Мысль о возможном ее приезде повторялась снова и снова. «А почему бы ей не приехать? Ведь обещала!» Даже то обстоятельство, что он давно не получал писем ее, подтверждало его мечтательные предположения: «Не пишет. Значит, готовит сюрприз!»
В обед он вспомнил, что у него плохо прибрано в комнате и ничего не куплено — ни конфет, ни вина — на случай внезапного появления Маши.
Он купил в военторговском буфете коробку с шоколадным набором. На вино не хватило денег, но он все равно раздумал запасаться им заранее: «Если слишком хорошо приготовиться — сглазишь, пожалуй!» Он усмехнулся и — раньше обычного ушел со службы, словно Маша уже сидела в его комнате…
В доме никто не откликнулся на его порывисто-настороженные шаги. Половица у входа скрипнула одиноко и тоскливо. Маши не было и не могло быть: у нее в Москве, в институте, лекции…
Конфеты он положил под ее фотокарточку, и сам усмехнулся этому своему жесту — словно посмотрел на себя со стороны…
«Может быть, ты и не рыцарь. А монах — это точно», — сказал он сам себе.
Как бы машинально, он взял со стола томик пушкинской лирики, раскрыл не глядя страницы; потом снова закрыл. Зимой, увлеченный и занятый службой, он почти забыл о любимых поэтах. Даже Маяковский и Есенин, эти великие и разные, давно не тронутые, стояли на полке рядом с уставами и политическими брошюрами.
Кто из великих благословит лейтенанта, засевшего за книги в этот редкостный весенний вечер?.. Климов мельком и в шутку подумал о благословении…
…Через полчаса он ужинал пивом и бутербродами в маленьком буфете при Доме офицера. Вокруг него, двигая стульями, лейтенанты всех родов оружия торопились на танцы.
— Пойдем, а то танкисты захватят командные высоты!
— Они сюда прямо на гусеницах: вчера с учений!
Из коридора доносился шум ожидающей толпы, сквозь стеклянные двери мелькали нарядные платья женщин.
Климов был один. Артанян находился в лесу, Лобастов заступил на дежурство. Когда раздался первый, тягучий и призывный вздох оркестра, лейтенант вошел в зал и пригласил на вальс худенькую, с веснушками на лице, грустную девушку. Потому что она стояла ближе всех…
…Окна в зале были широко распахнуты, но запахи весны сюда не долетали. Одеколоны и духи успешно противостояли весне, зато и нарядные, всех расцветок, платья женщин напоминали Климову о неживых, искусственных цветах.
Девушку с веснушками он потерял. «Весна сбежала», — подумал он, осматривая зал. А сам не собирался уходить. Все-таки шум тут веселый, хотя это не одно и то же, что шумное веселье… Может быть, окажись в этом зале Маша — и он смотрел бы на всех и на все другими глазами…
Маши не было. И писем ее тоже. Климов стоял у выхода и заставлял себя чего-то ждать. Он дождался. В зал вернулась весна.
Это была не та девушка с веснушками, а много лучше и красивей. Она прошла в угол и села там. Ее никто не приглашал на танцы. «Может быть, мне показалось, что она красивая?» — подумал Климов.
Ей было лет двадцать или немногим более. Светлое зеленое платье, свободно наметившее гибкую девичью фигуру, застенчивый румянец на белом лице и живые черные глаза — вот что напоминало в ней весну. Короткие черные волосы ее походили на хохолок птицы. Тонкая шея и руки были открытыми — руки она держала немножко откинутыми — словно крылья… «Птица-весна», — назвал ее Климов, вовсе еще не думавший подойти к незнакомке.
А она разочек даже бросила на него из-под ресниц очень веселый и словно ожидающий взгляд.
«Приглашу на следующий, — решил Климов. — Вот закончится этот вальс…» И тотчас музыка смолкла, будто нарочно, чтоб испытать решимость лейтенанта. Офицеры с девушками растекались по сторонам, освобождая на время середину зала.
Климов медлил: «Вот начнется — тогда…»
Оркестр снова заиграл, а лейтенант все еще выжидал. Боялся очутиться один на один с такой красивой в середине зала…
Он не запомнил, как прошел те несколько шагов, что отделяли его от незнакомки. Мог только надеяться, что никто не заметил ни его порывистости, ни растерянности…
Она легко и послушно положила руку ему на погон. Лейтенант двигался так, словно боялся нечаянно уронить эту руку. Не слышал музыки, сбивался с такта.
— Вы редко бываете на танцах? Хотите, поведу я? — Она не смеялась, она словно заботилась о том, чтобы ему было хорошо. Могло ли ему быть лучше?