Капитан не остановился, не сделал выговора, а только на мгновение сдвинул белесые брови и прошел молча в глубину казармы — в ротную канцелярию.
Два солдата, без лишнего шума, чтоб не привлечь ненужного внимания, вынимавшие из окон зимние рамы, удивленно переглянулись.
— Что с ним? — кивнув вслед капитану, спросил один из них. — Серьезный — смотреть не хочет!
— Экая редкость: на тебя смотреть! — отозвался другой.
— А может, дома у него что? — Дюжий, с добродушным румяным лицом солдат Никитенко был явно озабочен загадочной хмуростью ротного командира. Он поскреб толстыми пальцами круглый подбородок, обвел рассеянным взглядом аккуратно заправленные койки и только после этого стал снова не спеша отковыривать со стекол засохшую замазку.
Через минуту ему надоело работать молча: не поворачивая головы, он скосил в сторону товарища спокойные, наивные глаза и спросил:
— Как думаешь, Гребешок, если бы мы в Крыму, например, служили — пришлось бы нам над рамами потеть?
Гребешков, с кряхтением выставлявший очередную раму, не расслышал. Никитенко посмотрел на него долгим изучающим взглядом, но вопроса не повторил: пропала охота. Удивительный парень, этот Гребешков: работает без оглядки!
Раздумье солдата нарушил старшина Грачев. Он появился как раз в тот момент, когда Никитенко совсем уже собрался работать быстро, без оглядки, как и Гребешков.
Старшина неслышно вынырнул из канцелярии, повернул направо и налево серую от седины голову и вырос перед солдатами — рассерженный, с поднявшимися кончиками усов на полном, с рябинками лице.
— Гребешков, почему до сих пор рамы не сложены? — по-особому четко, налегая на «р» и глотая гласные, выговорил старшина. У него выходило: «Грребешков, прр, ррамы». — Никитенко! Разве можно так портреты снимать? Штукатурку ободрали!
Виновато опустив руки по швам, солдаты промолчали.
— То-то! — старшина окинул притихших подчиненных победным взглядом. — Ишь! На кухне проба небось готова, а у них — не в шубе рукава!.. К обеду завершить. Ясно?
— Так точно! — невесело, но в один голос ответили солдаты. Старшина улыбнулся в усы. Ушел.
— Гребешок, а что такое «не в шубе рукава»? — спросил Никитенко, когда усач удалился.
— Попало на родном, старшинском, — сказал Гребешков.
Никитенко озадаченно рассмотрел царапину на степе и со вздохом заключил:
— Царапину — это капитан заметил. Старшина близорукий, ему ни в жисть не увидать… Гребешок, а как капитан доглядел? Ведь смотрел, как на параде — только прямо…
— Он не только царапину — и тебя, толстый, насквозь через дверь просматривает!
— Не бреши! Просматривает! — неуверенно возразил Никитенко. — Гипнотизер он, что ли?
Формула солдатского оптимизма — «Не унывай!» — вдвойне обязательна для командира. Капитан Ермаков не унывал, но был чертовски, постыдно зол, и это заметили еще с утра.
— Вот и оценка нам такая, церковнославянская — «удовлетворительно» — длинная, как молитва, — сказал Ермаков, отвечая на какой-то пустячный вопрос лейтенанта Борюка.
Никто не верил, что капитан злится из-за оценки. Во-первых, после провала на химической подготовке нельзя было ожидать лучшей; во-вторых, оценка все-таки положительная…
Хмурость ротного тем более бросалась в глаза, что во всем гарнизоне после инспекторской наступила передышка. Готовились к празднику, к переходу в лагерь. Настоящим отдыхом это нельзя назвать, но люди радовались: куда ни шло, а все же приятней окапывать тонкие саженцы, чем отрывать в мерзлом грунте ячейку для стрельбы; куда сносней тащить на склад кипы зимних штанов, чем ползком волочить за собой катушку с кабелем или салазки с пулеметом…
Третий взвод работал позади казармы. Оборудовали спортивный городок. Капитан Ермаков пришел сюда, и первое, что увидел, была длинная белая папироса в зубах некурящего Климова. Не эта ли папироса обозлила ротного?
— А почему Гребешков работает в казарме? Ведь он комсорг у вас? Почему не со взводом?
— Его взял старшина…
— Ах, старшина! — усмехнулся ротный. — Такой парень, огня на десятерых, а вы его старшине отдаете… Я бы такого только генералу отдал — и то, если б сильно попросили!.. — И не выдержал, крикнул: — Да бросьте вы в конце концов эту несчастную папиросу!..
С совещания командиров частей, где подводились итоги инспекторской, майор Бархатов вышел невеселый, разобиженный.
В огромном докладе инспекторской комиссии нашлась единственная строчка, в которой отмечались успехи, достигнутые батальоном связи: «Образцовое содержание служебных помещений и территорий…» А в остальном — сплошные недочеты. Даже ведение документации признали «устаревшим и неповоротливым».