В канцелярии он встретил Грачева. Усач сидел над папкой с накладными: со вчерашнего дня приступил к передаче ротного имущества новому старшине.
— Ну, как у вас? Ажур? — спросил Ермаков, кивнув на папку.
— В излишке наволочка и шаровары хэбе, в недостаче один котелок, что в лесу потеряли, — уныло ответил Грачев. — К обеду подобьем косточки и доложимся вам с новым старшиной-то…
Излишек и недостача были слишком незначительными для роты, чтобы служить причиной унылого вида старшины. Ермакову стало жаль старого солдата.
— Что, Савелий Кузьмич, неохота роту покидать?
— Ох, неохота, товарищ капитан! — признался Грачев. И Ермаков понял, что глупо утешать человека, для которого армия, рота, стали родным домом. Такой человек сам утешит кого угодно. — За новым старшиной приглядывайте, — посоветовал он капитану. — Строгость в парне есть, а хозяйственная жилка тонка. Наркомовских норм не знает…
Вот оно, его утешение: сказать толковое слово молодым, хотя бы и офицерам. И Ермаков, не перебивая, выслушал старшину. Было Савелию Кузьмичу всего тридцать семь лет, но выглядел он на много старше. Такая выпала ему жизнь, и он по-своему, по-солдатски понимал свое место, свое призвание и долг.
— Нашему брату, семнадцатого года рождения, которые живые остались, самой судьбой военная дорога указана. Нам такое образование дано. Лично я три ступени прошел: и Халхин-Гол, и линию Маннергейма, и всю Отечественную. Все — на передовой. Восемь ранений. О медалях не говорю. Разве можно от такого образования отказываться? На нас, почитай, на каждого одних бомб больше потрачено, чем на иного студента гривенников. Устояли. А теперь назначение одно: научить на чертов случай и молодых тому же…
Злополучные новички ждали за дверью. Пришел Борюк, и новичков по-одному стали вызывать в канцелярию. Первым на пороге появился стройный, подтянутый солдат. Четко представился:
— Товарищ капитан! Рядовой Гуськов прибыл по вашему приказанию!
Красивые, с тенью под ресницами глаза и нежное лицо не дрогнули, встретив изучающий, молчаливый взгляд офицеров.
Разговор был недолгим. Анкета Гуськова — бывшего студента и бывшего комсомольца — лежала на столе перед капитаном.
— За что последний раз попали в комендатуру? — спросил капитан.
— За опоздание из городского отпуска.
— А точнее?
— …И за недостойное поведение в нетрезвом виде.
На вопрос Борюка Гуськов подробно ответил, что «военнослужащий в пьяном виде… позорит честь мундира; может выдать военную тайну, потерять документы… Кроме того, в пьяном виде он небоеспособен…»
— Ясно? — спросил Ермаков, обращаясь к Борюку. И сказал Гуськову: — Будем считать, товарищ Гуськов, что взысканий у вас не было. Начинаете службу снова… Но… если повторится что-либо подобное — отдадим под суд.
Гуськов выпалил:
— Даю слово, товарищ капитан!
— Слова я с вас не требую, товарищ Гуськов. Слово вами давно дано: я имею в виду присягу.
Гуськов воодушевился, поднял голову:
— Присяга — Родине, а слово — это вам лично. Потому что хороший вы командир, товарищ капитан! Это я от многих солдат слышал!
Грубая лесть прозвучала с наивной искренностью. Гуськов сам смутился после своих слов: дескать, вырвалось само собой. Капитан поежился. Борюк усмехнулся.
— Договорились, значит? — уже с холодком спросил Ермаков.
— Так точно!
Солдат лихо повернулся, на каблуках и вышел из канцелярии.
— Ну как? — спросил Ермаков у молчаливого, насупленного лейтенанта. Борюк подвинулся на стуле ближе к столу.
— Сейчас этот Гуськов на этапе раскаяния, — заговорил ротный парторг рассудительно и деловито. — Вот слово дал — по собственной инициативе. Но слабохарактерный он, пореже в город отпускать надо, а то снова напьется… В общем, во взвод к себе я его возьму. Использую момент раскаяния и поднажму…
Ермаков ухмыльнулся, словно купец на торге:
— Разгильдяи в нашей роте товар дорогой. Их всего два, а взводов — три. Тебе отдам — Артанян и Климов в обиде будут… Нет, посмотрю, кому их отдать… Так ты считаешь, что Гуськов раскаялся?
— Несомненно.
— Сомненно. А вернее — ни капли он не раскаялся. Редкостный это человек, с гнильцой изрядной. Удивляешься? А я вот после разговора с ним прекрасно представил даже то, как он девчатам зубы заговаривает.