Уголки строгих, резко очерченных губ гостя дрогнули в улыбке. Неужели перед ним тот самый хлопец, который только что дурачился с женой? Посерьезнел, нахмурился…
— Ты ж еще раньше встал, — ответил Иван Саввич.
— Раньше-то раньше. Да ведь мне нельзя спать, Иван Саввич, я на работе. У ме ня забот… Тут, кажется, — рад поспать бы еще часок, так мысли разные разбередят до времени. Подымают сами. Как говорят;
"День придет и заботу принесет". А вы гость, пташка вольная, приехали в отпуск, на отдых, погулять. Так гуляйте…
"Из моего отряда", — тепло подумал Ковалевич. Он вдруг заметил, что со вчерашнего дня он стал как-то особенно гордиться тем, что Гаврильчик партизан его отряда. Гаврильчпк был в подрывной группе Баклана. Он считался в отряде не плохим подрывником, хоть и не было в его действиях такой броской отваги, как у его командира. Он все делал тнхо, старательно [{ ничем не отличался от десятков других партизан…
Арина позвала завтракать. На пороге комнаты Ковалевич остановил Рыгора:
— Баклан еще не приехал?
По тому, как спросил об этом гость, Гаврильчик почувствовал, что тот ждет приезда Баклана с нетерпением.
— Нету пока, — смущенно ответил Рыгор, словно он был виноват в том, что Баклан не приехал.
После завтрака пошли в поле — посмотреть, как идет молотьба. Ковалевич приехал сюда не только для того, чтобы увидеться с Бакланом, — ему хотелось узнать, как живут другие его партизаны, как выглядят теперь места недавних боев.
Стоял хмурый осенний день. Казалось, что собирался дождь, — воздух был насыщен сыростью, низко плыли косматые, темные тучи. Поле было однообразно голое, пустое, но теперь это не бросалось так в глаза, как после жнива: был уже ноябрь. Кое-где чернели широкие полосы пахоты.
Молотилка стояла посреди поля, между двух скирд. Одна из скирд, крутобокая и высокая, покрытая соломой, была еще нетронута, а другую уже больше чем наполовину обмолотили. На ней суетились несколько женщин, подавая на молотилку снопы.
Колхозники, работавшие на земле, увидев около молотилки Гаврильчика и Ивана Саввича, поздоровались. Женщины кричали со скирды что-то веселое, приветливое, но Ковалевич не мог разобрать ни одного слова — их заглушал гул трактора и стук молотилки. Бывшего командира тут хорошо знали — в его отряде было немало колхозников из этой деревни.
Молотилка не останавливалась ни на — минуту. Она быстро и охотно глотала сноп за снопом, и люди едва поспевали накормить ненасытную машину. Наблюдая за колхозниками, которые так ловко управлялись у молотилки, Ковалевич словно набирался новых сил, чувствовал себя моложе и сильнее. Тревожные мысли о Баклане как-то незаметно рассеялись.
Одновременно Ковалевич с интересом наблюдал за заместителем Баклана. Гаврильчик хоть и был рад, что Ковалевич доволен работой у молотилки, однако не выказал своей радости.
На людях Гаврильчик был нарочито медлителен, старался казаться степенным и рассудительным человеком, но природная живость все-таки иногда неудержимо овладевала им. С виду неприметный и простодушный, с наивными, широко открытыми глазами, он покорял всех спокойной уверенностью и вдумчивостью, которые приходят только с годами и опытом.
"Как он повзрослел!" — не раз подумал Иван Саввич, с удовольствием наблюдая за бывшим подрывником. Он помнил, каким был Гаврильчик в отряде, и никак не мог свыкнуться с тем, что из хлопца вырос такой умелый и хозяйственный человек.
Незаметно прошло полдня. За это время они побывали на поле, около Черного леса, — проверили, как тракторист пашет жнивье. Ковалевич ко всему внимательно приглядывался, как будто был здесь не гостем, а хозяином.
Вначале Иван Саввич жалел, что не застал председателя дома. Однако встреча с Гаврильчиком, то светлое рабочее настроение, которое передалось ему от колхозников и не покидало его, превратили его ожидание в настоящую радость. Он был так захвачен всем увиденным здесь, что незаметно для себя почти забыл о Баклане.
Только раз, когда они шли с жнивья, Иван Саввич ни с того ни с сего спросил Гаврильчика:
— Так как вы живете с Бакланом теперь… после выговора?
— Обиделся он, очень обиделся, Иван Саввич, почти и не разговаривает со мной.
А я что, разве я злое что имел против него? — ответил Гаврильчик. — Мне самому, поверите, жалко его — я же знаю, каким был Баклан…
— И напрасно жалеешь, — отозвался недовольно Иван Саввнч. — Пускай себе обижается.
Под вечер Рыгор повел Ковалевича к клубу, около которого плотники сколачивали стропила. Сруб был сложен, видно, совсем недавно — желтые тесаные бревна еще не успели ни потемнеть, ни потрескаться. Кое-где на них выступали клейкие янтарные бусинки смолы.
Оставалось поставить стропила, накрыть крышу да сделать, как говорят плотники, «столярку» — косяки, рамы, двери.
— Для Катерины строим, — сообщил Рыгор. — Помните, в Мартиновой роте был Василий Горовец — это ее хозяин. Погиб, когда мы громили Балачанский гарнизон…
Под ногами весело потрескивали свежие, еще сыроватые щепки. Неподалеку, около козел, несколько плотников, нагнувшись, обтесывали бревна. В воздухе стоял густой, терпкий запах смолы. Около плотников ходил белоголовый парнишка лет двенадцати — он собирал щепки в корзинку. Наверно, мать просила принести, чтобы растопить дрова в печке.
Неподалеку послышалось переливистое конское ржание, неторопливое, ленивое тарахтение колес.
— Баклан едет, — прислушался Рыгор. — Зверь, Бакланов конь… Эх, какая голосистая скотина, что тебе паровозный гудок!
Гаврильчик не ошибся. Минут через пять кз-за сруба выехала новенькая легкая тележка, на которой сидел, свесив ноги, широкоплечий человек в военной одежде.
— Баклан! — крикнул Рыгор.
Баклан остановил коня н соскочил с тележки. Накинув вожжи на обгоревший столбик изгороди и постегивая кнутом по голенищу хромовых сапог, он нехотя шел к своему заместителю. Равнодушно оглядел свою гимнастерку, сковырнул комочек грязи, засохшей на рукаве.
Только близко подойдя к Гаврильчику, Баклан поднял глаза.
— Саввич?!
Баклан преобразился — куда: девались его равнодушие и лень! Он порывисто бросился к Ковалевичу, с силой стиснул его в объятиях.
— Ну, медведь! Ребра поломаешь! — застонал, улыбаясь, Иван Саввич. Кто ж так бесцеремонно с гостями обходится?
Этак и задушить, чего доброго, недолго!
— Так тебе и надо! — не| выпускал Баклан командира из объятий. — Будешь знать, как наведываться раз в два года.
Серые смелые глаза, почти безбровое, покрытое густым темным загаром лицо, крутой, упрямый подбородок со шрамом.
Неужели это не тот самый Василь, которого Ковалевич знал в любил в отряде?
Баклан отошел, подозвал к себе хлопцаплотника, что-то тихо сказал ему. Хлопец положил топор на бревно и, подойдя к тележке, снял со столба вожжи; горячий конь рванулся вперед, выгибая сильную шелковистую шею.