— Пусти, Клава, — выпростав из-под одеяла руки, Саша уперлась ей в грудь, однако не настолько, чтобы обидеть ее.
Подобрав под себя ноги, Клава устроилась на ее топчане.
— Завидую я тебе, Шура.
— Чему же? — с улыбкой глядя на нее, Саша слегка отодвинулась на своей постели.
— Ты со всеми ровная, и тебя никто не беспокоит, а я так не умею. — Клава подвигала под собой ногами, устраиваясь на топчане еще удобнее. — Мне развлекаться надо, Шура. В мирной жизни я как-то об этом не думала. Ну, работала в колхозе на винограднике, вечером сходишь в кино, прогуляешься с кем-нибудь в степь. Все было заранее известно — сперва побесишься в девках, а потом выйдешь замуж. А тут как подумаешь, что через минуту тебя может убить, так сразу и сделается себя так жалко, хоть кричи. — Клава поиграла светло-зелеными глазами. — И не только себя. Поглядишь на солдата: фашист в него стреляет, командиры с него требуют, а он еще совсем желторотый, еще, должно быть, и целоваться не умеет, как твой Петр.
— Почему же мой? — Саша лишь слегка сдвинула брови.
— Ну, не буду. — Клава приласкалась щекой к выступавшей под одеялом груди подруги и, не поднимая головы, блеснула на нее уголком глаза. — А может, твой?
— Глупости. — Саша медленно покачала головой на подушке.
— И Андрей тоже не твой? — недоверчиво спросила Клава.
— И он тоже. — Саша улыбнулась.
— Конечно, Петр еще бычок, — задумчиво сказала Клава. — У него и глаза, как у бодливого бычка, но Андрей… — Она опять поиграла глазами.
— Что?
Клава потянулась сладким движением.
— И ты с ними с обоими ровная?
— Да, — подтвердила Саша.
— Видишь, какая ты. — Клава вздохнула. — А я так не могу. Знаешь, зачем я твои чулки надела? — Она пошевелила под собой ногой в хромовом сапожке.
— Не знаю.
— Не могу же я на свидание со старшиной в портянках идти, — опуская глаза, Клава потеребила угол серого солдатского одеяла.
— С Крутицким? — Саша удержала движение, вспомнив, как старшина предлагал ей в степи пересесть на его подводу. — А как же…
— Сердюков?
— Да.
— Он парень хороший. — Клава вздохнула. — Но к нему во взвод надо через всю балку ходить. А этот под боком.
— Клава! — предостерегающе сказала Саша. Ей послышалось шевеленье в том углу, где спала на своем топчане новенькая санинструктор Ляля.
— Эх, Шурка, разве тебе в такой обувке ходить? — Клава потрогала у топчана кончиком своего офицерского сапожка ее кирзовый сапог. — Нам, девушкам, и так на войне несладко, а ты еще сама себе тяжести прибавляешь. Я бы с твоей наружностью…
— Клава! — указывая глазами в угол землянки, строго повторила Саша.
Клава небрежно отмахнулась.
— Да спит она.
Но Ляля уже сидела на топчане, обхватив колени руками и глядя на них круглыми, расширившимися глазами.
— Вот что ты, Клава, наделала, — шепотом сказала Саша.
— Ничего я такого не сделала, — вставая с ее топчана и потягиваясь на носках, громко возразила Клава. — Ты бы посмотрела, как она за своим политруком глазами шьет.
— Ты сто сказала? — выпрямляясь на постели в белой короткой рубашке во весь рост, угрожающе спросила Ляля.
— Да пошутила я, — примирительно ответила Клава.
— Я не могу с вами вместе зить! — выкрикнула Ляля. И, спрыгивая с топчана, стремительно надевая на себя юбку и гимнастерку, она выбежала из землянки.
— Вот ты что, Клава, наделала, — укоризненно попеняла Саша.
— Пообтешется и будет, как все. — Клава заспешила. — Мне пора, а то мой старшина, ожидаючи меня, может всю тушенку съесть. — Она побежала к двери, но с полдороги вернулась и опять присела к Саше на край топчана. — Ты не подумай, что я какая-нибудь. Думаешь, он мне очень нужен? Да ведь он же баран, у него и глаза бараньи. — Она повела глазами так похоже на Крутицкого, что Саша рассмеялась. — Мне только интересно послушать, как он будет о своей горячей любви городить. А к своему Володьке я как была в полной сохранности, так и вернусь. Я ему, Шурка, каждую ночь на фронт письма пишу и реву, как дура, но он не отвечает. Может, пока я здесь себя для него берегу, у него там уже другая краля завелась. Что ж, только бы я потом не знала про нее. — И уже вставая с топчана, чтобы окончательно уйти, она вдруг с быстрым шепотком наклонилась к Саше: — И для капитана Батурина никогда не растает твоя ледышка? — Она дотронулась ладонью до той стороны груди подруги, где было сердце. — Ну, ну, не сверкай глазами. Ох, Шурка, Шурка, такие, как ты, замороженные, и уводят чужих мужей. Я, Шурка, люблю тебя, — Клава быстро поцеловала Сашу прямо в губы и отпрянула. — Я уже совсем пошла, а то… — Она снова повращала глазами, как Крутицкий.
После ее ухода Саша долго лежала на спине с открытыми глазами, слегка поеживаясь и смутно улыбаясь. Клава всегда вносила какое-то волнение в ее душу. Как будто пробегала по ней рябь. Это ощущение беспокоило Сашу, но она не могла бы сказать, что оно было ей неприятно. Все же она постаралась поскорее вернуть себя в привычное состояние холодной ясности, как это всегда умела делать, и для этого начала вспоминать, как в танцевальном зале и университете, когда ее постоянный партнер Виктор, забываясь, прижимался к ней, она, вскидывая на него глаза, насмешливо спрашивала: «Кто кого из нас ведет?», и он немедленно укрощался.
Она попробовала думать об университете, но мысли ее терялись и обрывались. Перед глазами промелькнуло исполненное непоколебимого достоинства лицо Крутицкого, потом вдруг откуда-то всплыло и надолго остановилось перед взором седое, но еще совсем молодое и всегда будто чем-то притененное лицо капитана Батурина. Особенно тогда, когда он, доставая из кармана оплавленные яхонтовые бусы, начинал перебирать их в пальцах. И при этом воспоминании у Саши, как всегда, когда она видела это, заныло там, куда только что дотронулась рукой Клава. Глупая… Саша еще больше натянула одеяло на подбородок. Капитан Батурин, несмотря на то что уже больше года прошло, как погибли его жена и маленькая дочь, никого и ничего вокруг себя не хотел замечать.
Капитан Батурин разговаривал на КП роты с Крутицким. У обоих были серьезные лица. И то, о чем они говорили, было очень серьезно.
Только что из батальона позвонил майор Скворцов и сказал, что, но неуточненным пока сведениям, немецкие авангарды вышли к западной окраине города. Судя по всему, противник попытается с ходу выйти к Волге. В таком случае батальон оказался бы отрезанным от остальных частей, занимающих оборону в городе на маленьком пятачке у самой воды.
— И наша рота оказалась бы на самой окраине этого пятачка, — пояснил Крутицкому капитан Батурин. Рассыпав на столе четырехугольные яхонтовые бусы, он перебирал их пальцами. Никто не знал его личной истории, и многим, в том числе Крутицкому, непонятной и странной казалась эта привычка капитана Батурина. — Но нам приказано эти сведения уточнить. — Капитан Батурин, быстро собрав на столе бусы, сжал их в горсть. Тотчас же он разжал ладонь, оставив их свободно лежать в руке. Крутицкий поднял бровь. Она казалась у него на лице большой скобкой, нарисованной тушью. — Вот зачем я вызвал Рубцова, — сказал капитан.
— Что же, — заметил Крутицкий, но больше ничего не сказал.
— Да, — вдруг улыбнувшись, сказал капитан, — я вызвал его одного, но, уверен, придут они вдвоем. Сейчас сами увидите.
У входа в блиндаж затоптались шаги.
— Входите, — крикнул капитан.
Дверь открылась, вошел Рубцов, за ним, отстав на шаг или два, — Середа.
Капитан бросил на Крутицкого быстрый взгляд, но, увидев лицо Петра, погасил улыбку. Будто на замечая его присутствия, обратился к Андрею:
— Есть данные, что немцы уже проникли на окраину. — Капитан высыпал из ладони бусы на стол. Они защелкали, сталкиваясь друг с дружкой. По его лицу пробежала тень, на секунду он остановился. — Надо проверить и посмотреть, что там есть у них. К-кроме этого — установить связь с правым соседом. — Капитан всматривался в лицо Андрея, смутно выступавшее из тусклого освещения блиндажа. За спиной Андрея пошевелился Петр. — Ясно? — глухим голосом спросил капитан, перебирая на столе пальцами бусы.