Налицо имелись и определенные материальные условия и социальные предпосылки. Вопрос об уровне социально-экономического развития Японии в XVI веке, особенно во второй его половине, остается одним из наиболее сложных в современной японской историографии. Одни историки придерживаются мнения о значительной экономической отсталости этой страны в тот период, другие, напротив, сильно преувеличивают уровень ее экономического и социального развития, в том числе элементы и признаки капиталистического уклада. Как отмечал видный советский исследователь А. Л. Гальперин, Япония в указанный период в ряде областей промышленного производства отставала от соседей — Китая и Кореи. Но в то же время тезис о чрезвычайной экономической отсталости Японии вызывал у него серьезные сомнения. По его мнению, в ту пору в стране уже нарождалась буржуазия (в лице торговцев, ростовщиков, отдельных промышленников), усиление которой, особенно в связи с ростом городов, внешней торговли, развитием горного дела, производством оружия и т. д., вызывало беспокойство в феодальных кругах[610]. И хотя при желании можно было бы упрекнуть исследователя в некоторой переоценке роли и возможностей торгово-ростовщического капитала,[611] в целом его анализ социально-экономического положения Японии конца XVI века и попытки выявить тенденцию общественного развития Японии в тот период представляются интересными и весьма плодотворными.
В самом деле, во второй половине XVI века заметно оживились промышленность и торговля, развитие которых, однако, все больше упиралось в узость региональных границ феодальных княжеств. Торговля с заморскими странами велась порой куда оживленнее, чем внутри страны между отдельными провинциями, отгороженными друг от друга таможенными барьерами, заставами и другими искусственно созданными препятствиями и заслонами. Раздробленная страна, раздираемая феодальными войнами, становилась серьезной преградой на пути политического и социально-экономического развития, объективно порождала силы, способные организовать и возглавить движение за ее объединение. Это была историческая необходимость, которая все настойчивее пробивала себе дорогу, обусловливая закономерность происходившей ломки старых феодальных отношений и их глубокую перестройку. В этом процессе роль крестьянской борьбы была чрезвычайно велика. Именно в этом аспекте следует прежде всего рассматривать и с этой точки зрения оценивать крестьянское движение в Японии во второй половине XVI столетия.
Конечно, эта перестройка шла в рамках и на базе феодального общественного строя.[612] Но в этом процессе вполне могли проявиться, пусть лишь в зачаточной форме, и элементы нового, капиталистического уклада. Причем буржуазные элементы нередко возникали и проявляли себя вначале не в масштабе всей страны, а на местном уровне — в отдельных, более развитых княжествах, в некоторых городах и лишь затем при благоприятно складывающихся условиях становились достоянием страны в целом. В этом отношении определенный интерес представляют замечания советского историка М. М. Смирина, крупного специалиста в области изучения Крестьянской войны в Германии, который, говоря об особенностях положения первых буржуазных элементов в Германии, отмечал, что они «зарождались в раздробленной стране, где отсутствовали элементарные условия для их дальнейшего развития. При княжеском мелкодержавии не могло быть речи о государственном покровительстве возникавшим элементам капиталистического уклада; отсутствовали даже такие условия, как безопасность дорог, единство монетной системы, общегосударственная законность. Нескончаемые внутренние феодальные войны, сопровождаемые грабежами и контрибуциями, произвольный княжеский фиск и вымогательства многочисленных чиновников княжеских «дворов» ставили всякую предпринимательскую деятельность, не обеспеченную особыми привилегиями, в зависимость от произвола и всяких случайностей. Несоответствие условий, существовавших в феодальной Германии, характеру новых производительных сил проявилось уже при самом зарождении первых элементов и даже предпосылок капиталистической мануфактуры»[613]. Очевидно, некоторые из названных черт пригодны и для социально-экономической характеристики японского общества второй половины XVI века.
610
См.: А. Л. Гальперин. Очерки социально-политической истории Японии в период позднего феодализма. М., 1963, с. 15.
611
А. Л. Гальперин писал: «Активность торгово-ростовщического капитала, его стремление сосредоточить в своих руках торговлю и даже производство, перехватить у феодалов их важные дополнительные источники до ходов (рудники, внешнюю торговлю и др.) и проникнуть в деревню (подчинение домашней крестьянской промышленности) — все это в известной мере подрывало устойчивость феодальных порядков, монополию даймё, их экономическое и политическое господство». (А. Л. Гальперин. Очерки социально-политической истории Японии…, с. 15–16).
612
В оценке характера этого переходного периода в развитии японского феодализма тоже нет единой точки зрения. Некоторые японские историки считают, что в то время в Японии «возникло новое феодальное господство» [см.: Судзуки Рёити. Нихон тюсэй-но номин мондай (Крестьянский вопрос в Японии в средние века). Киото, 1948, с. 180]. Советский исследователь И. Г. Поздняков определяет эту эпоху как период «расцвета и некоторой перестройки феодальной формации». Именно то, полагает автор, что подъем крестьянских восстаний относился не ко времени разложения феодальной формации, обусловило неизбежность их поражения (см.: И. Г. Поздняков. О некоторых особенностях крестьянских восстаний в Японии в XV–XVI вв., с. 48).
613
М. М. Смирин. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая Крестьянская война. М., 1955, с. 9.