Дворец в Фусими примечателен еще и тем, что он стал своего рода средоточием новых веяний в архитектуре, нового жанра в стенной живописи, высокохудожественного исполнения предметов прикладного искусства — словом, всего того, что в совокупности составило характерные черты и особенности новой культуры, получившей наименование «культуры Момояма». Само это название происходит от второго названия дворца Фусими, который известен также как дворец или замок Момояма. Иногда его именовали замком Фусими-Момояма. По своему великолепию, красоте и изяществу форм, весьма искусному и нарядному внешнему оформлению, и внутреннему убранству этот замок оставил далеко позади все столичные дворцы и знаменитые храмы. Так же как и в замке, построенном Ода Нобунага в Адзути, представленные во дворце Фусими великолепные творения японских художников, скульпторов, архитекторов составили целое направление, новый этап в истории японской культуры.
Пребывание Тоётоми Хидэёси в столичном дворце Фусими напоминало жизнь затворника. Будучи уже тяжело больным, понимая, что жизненные силы покидают его и что скоро должен наступить конец, он мало кого допускал к себе, томясь почти в полном одиночестве.
17 июня 1598 года, незадолго до смерти, Хидэёси описывал неизвестному адресату свое физическое и моральное состояние. «Я болен и чувствую себя одиноким, — писал он. — Пятнадцать дней я ничего не ем и очень истощен. А вчера, чтобы развеяться, выезжал на место, где ведутся строительные работы, но самочувствие мое от этого лучше не стало. Болезнь моя все развивается, и я слабею и слабею.
Вы должны беречь себя, а когда Вам полегчает, пожалуйста, навестите меня. Я надеюсь в скором времени увидеть Вас»[625].
Не много оставалось развлечений, которые могли бы утешить больного, уставшего от дел и самой жизни, быстро угасавшего Хидэёси. Не доставляло ему уже большого удовольствия проводить, как прежде, целые дни напролет в веселой компании прелестных наложниц. Единственное, что он позволял себе в последние дни, пытаясь как-то отвлечься от своих недугов, это поездки в храм Дайго.
Это был довольно известный буддийский храм, который находился в том же местечке Фусими, неподалеку от дворца Хидэёси, и являлся основной цитаделью буддийской секты сингон. Священник Сёбо, который считается основателем этого храма, построил для себя в горах хижину и жил настоящим отшельником. В раннем средневековье храм пользовался покровительством императора Дайго, который в начале X века значительно расширил его, возведя много новых построек на прилегавшей территории. Однако во время войны годов Онин храм был почти полностью уничтожен. Его восстановили уже при Хидэёси, во многом благодаря его усилиям. Старые постройки были тщательно отремонтированы, включая знаменитую пятиярусную пагоду, относящуюся к середине X века. Были возведены два новых храма — Кондо и Самбоин, построенные уже в стиле Момояма.
В начале 1598 года Хидэёси распорядился, чтобы были приведены в порядок дороги, ведущие в храм Дайго, убрана территория вокруг него — словом, сделаны все необходимые приготовления к визиту правителя. Эти обязанности возлагались на правительственных чиновников, членов го-бугё Маэда Гэнъи, Асано Нагамаса, Масита Нагамори и др.
По-королевски пышный выезд Хидэёси в храм Дайго состоялся в начале весны и был приурочен к началу цветения знаменитой японской вишни — сакуры. Весь путь от стоянки экипажей близ храма и до наблюдательной площадки, сооруженной на холмистой местности, откуда Хидэёси и его многочисленной свите предстояло любоваться цветением дерева, был устлан тысячью татами, а по обе стороны дороги длиною 350 кэн (немногим более 600 м) примерно через каждые 2 м было посажено в общей сложности 700 деревьев сакуры[626].
Хидэёси вместе со своим сыном-наследником Хидэёри, женой и наложницами провел здесь целый день. Он много шутил, веселился, даже сочинял стихи, не обращая никакого внимания на усталость и совершенно позабыв о времени. Лишь на исходе дня все возвратились во дворец Фусими.
В одном из первых жизнеописаний Хидэёси — «Записках о Тайко» («Тайкоки»), — написанном в конце XVIII века, есть слова, которые, как полагают некоторые японские исследователи, навеяны именно этим посещением Хидэёси храма Дайго: «Перед сединой все равны, луна не может рассеять тучи, цветам никогда не наскучит ветер, у смерти нет заранее назначенного часа — так уж повелось в этом мире»[627].