Чем объяснить, что Нобунага, в руках которого фактически находилась покоренная им столица и который, по существу, был уже признан владыкой в значительной части страны, вдруг проявляет трогательную заботу об укреплении авторитета сёгуна, что, казалось бы, никак не вязалось с его собственными честолюбивыми планами и чрезмерным властолюбием? Пытаясь ответить на этот вопрос, некоторые японские авторы объясняют столь «неестественное» поведение Ода Нобунага тем, что в тот момент идея объединения страны еще не овладела его сознанием и что он еще серьезно об этом не думал[145].
Однако вряд ли можно согласиться с их точкой зрения. Как отмечалось выше, многие признаки, свидетельствовавшие об осознании им необходимости борьбы за объединение страны, проявились у Нобунага значительно раньше. И эта идея была не только осознана им как историческая необходимость. Он предпринял и реальные действия для ее осуществления. Уже битву при Окэхадзама можно рассматривать как определенный и весьма существенный рубеж или этап на этом пути к поставленной цели. Последующие победоносные военные походы еще больше укрепили в нем решимость довести дело до конца. И если, имея за плечами, немалые военные успехи и продолжая их наращивать, Нобунага тем не менее не стремился форсировать события и действовал предельно осмотрительно в период разыгравшейся в столице трагедии, то объяснить это можно лишь тем, что к тому времени он, очевидно, не располагал достаточными силами и не был еще вполне уверен в своей непобедимости. Главные его противники, внимательно следившие за тем, как развивались события в столице, не сказали еще своего слова и в любой момент могли вступить в тот решающий бой, которого Нобунага пока избегал, не будучи к нему готовым в полной мере.
В этом смысле преданность новому сёгуну, кою всячески демонстрировал Нобунага, была не более чем дымовой завесой, скрывавшей его подлинные намерения, своего рода отвлекающим маневром, позволявшим ему выиграть время и собрать необходимые силы.[146] Когда же он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы можно было пренебречь мнением и позицией других, он незамедлительно низложил сёгуна Ёсиаки, которого сам же поставил у власти, и, более того, ликвидировал институт сёгунов, как таковой. Это произошло в 1573 году, спустя всего восемь лет после того, как Нобунага со своей многотысячной армией победителем вошел в столицу.
После того как Ода Нобунага подчинил себе почти всю центральную часть страны, дальнейшее продвижение дела объединения Японии, создания единого и сильного государства прямо и непосредственно наталкивалось на противодействие двух самых могущественных феодальных домов — Такэда на востоке и Мори на западе. У Нобунага был еще один очень грозный противник — буддийские монастыри.
В борьбе против буддийского духовенства Нобунага использовал все, даже чужестранную религию — христианство, впервые завезенное в Японию в середине XVI века португальскими миссионерами. Отношение Нобунага к религии вообще, в частности к буддизму, а также его весьма сложные и противоречивые взаимоотношения с западноевропейскими миссионерами подробно рассматриваются в главе седьмой. Здесь же отметим лишь, что непримиримо жесткая позиция, занятая им в отношении буддийских монастырей, была продиктована не столько его нетерпимостью к буддизму, сколько общей линией поведения человека, не щадившего никого, кто хотя бы потенциально мог угрожать осуществлению его честолюбивых планов подчинения всей страны. Влиятельные буддийские монастыри, обладавшие огромными земельными владениями, и сами по себе были опасны. Но они к тому же служили местом массового паломничества, привлекали тысячи богомольцев и нередко становились вдохновителями массовых крестьянских выступлений, проходивших под религиозными лозунгами.
146
Как справедливо отмечают некоторые японские историки, категорический отказ Нобунага занять предложенный ему пост вице-сёгуна диктовался стратегическими соображениями, его стремлением установить свою единоличную власть над всей страной. См.: Ода Нобунага-но субэтэ, с. 116.