О русской промышленной политике того времени Бродель пишет следующее: «С государственной помощью появлялись горные предприятия, плавильни, арсеналы, новые бархатные и шелковые мануфактуры, стекольные заводы, от Москвы и до Урала. А в основе оставалась действующей громадная кустарная и домашняя промышленность… В XVIII веке русское промышленное развитие было равным развитию остальной Европы, а порой и превосходило его»23. Очень важным шагом власти во второй половине XVIII века стало освобождение купцов от подушной подати и рекрутской повинности (1775-76), отмена сборов с «фабричных станов» (промышленных заведений) и провозглашение свободы открытия производств (1775).
Исключительно важную роль играли ярмарки. Кто помнит у нас город Мологу? Этот город ныне, увы, на дне Рыбинского водохранилища. Молога никогда не была торговым центром первой величины. Тем не менее, вплоть до Смутного времени здесь была очень значительная ярмарка, съезжались немцы, поляки, «литовцы» (т.е. западнорусские купцы), греки, итальянцы, армяне, татары, турки, персы, хорезмийцы, и при Иване III со здешних торговцев каждый год поступало в казну 180 пудов серебра. Кто найдет на карте город Стародуб, если не подсказать, что он в Брянской области? В нем в XVII- XIХ веках проводились две большие ежегодные ярмарки. Товары привозились из Москвы, Риги, Петербурга, Астрахани, Кавказа, со всей Малороссии, из Европы. Стародубское купечество далеко славилось своим богатством.
Что же говорить о таких знаменитых ярмарках, как Макарьевская, Нижегородская, Ирбитская, Маргаритинская (Архангельск), Коренная (Курск), Меновническая (Оренбург), Зимне-Никольская (Ишим), Весенне-Ханская (Астрахань)? Правда, как раз в размахе ярмарочной деятельности Р. Пайпс усматривает доказательство «примитивности» русской коммерции. По его словам, «вслед за появлением векселей, акционерных обществ, фондовых бирж и всех прочих чудес современной коммерции», ярмарки везде стали атавизмом. В России же, по словам Пайпса, «ярмарки стали приходить в упадок лишь в 1880-х гг в связи с развитием железных дорог». Но все равно, утверждает Пайпс, ярмарки «оставались в ходу вплоть до конца XIX века».
Тут что ни слово, то пальцем в небо. Если в 1865 году в России действовало 6,5 тысяч ярмарок, то в 1911 — уже 16 тысяч с оборотом 1 миллиард рублей24 (государственный бюджет Российской империи был равен в том же году 1 миллиарду 835 миллионам рублей). Нам предлагают поверить: (а) что всем этим занимались «условные собственники» и (б) что ярмарки — признак отсталости.
Нижегородская ярмарка была крупнейшей в мире, она собирала в год четверть миллиона(!) предпринимателей и представляла из себя целый город с сотнями павильонов, с отделениями банков, ей подражали по всей России. На ярмарке лишь отчасти торговали привезенным товаром, все больше побеждало заключение сделок на основании образцов.
Крупнейшие русские ярмарки в своем развитии отразили то течение в коммерции, которое не только не «приходит в упадок», а вот уже более века во всем мире лишь усиливается. Сомневаетесь — посетите такие ежегодные ярмарки как «Lentebeurs» в Маастрихте, «Campionaria» в Падуе, Европейскую ярмарку «European Fair» в Страсбурге, «Leipziger Messe» в Лейпциге — этот список может быть продолжен.
То есть, русские купцы во многом опередили мировую тенденцию. Правда, не те выдуманные опереточные купцы, которые якобы «не знали грамоты, даже если ворочали миллионами». Тут Пайпс излишне доверился балагурам русской словесности.
В своем перечислении «чудес современной коммерции», сгубивших ярмарки, Пайпс на первое место поместил векселя. Российский Вексельный устав 16 мая 1729 года был для своего времени одним из лучших в мире, но ярмаркам векселя не повредили, совсем наоборот.
Любопытная подробность: пункт 4 главы 2 этого устава гласил, что при предъявлении векселя к акцепту в месте платежа, «буде есть наличныя денги, то хотя в векселе срок неделя написана, однако ж не дожидаясь оного сроку выдать того ж дня; а буде наличных денег столко нет то собрать от зборщиков или взять из других команд, где есть денги, заимно,... и конечно в неделю отдать...». Современный автор замечает по этому поводу: «Стремление законодателя заставить казначейства рассчитываться по долгам перед купцами за неделю до срока платежа заслуживает всяческого восхищения и может служить примером российскому Минфину» (журнал «Бизнес и банки», 1.01.97).
Но не надо думать что векселей не было до появления Устава. Известны указы 31 августа 1697 года и 29 августа 1698 года, запрещавшие прием переводных векселей в уплату таможенных пошлин; указ 3 октября 1711 года, вменяющий в обязанность архангельскому губернатору доставлять в Сенат сведения о курсе векселей; указы 1712 и 1716 годов о переводе с помощью векселей казенных денег за границу для содержания находившейся там русской армии; Устав Главного магистрата от 16 января 1721 года, определяющий банкира и банкирский промысел через операцию учета векселей (там же).
Р. Пайпс, мягко говоря, неточен и когда говорит об отсутствии коммерческого кредита в России. «До новейшего времени, — пишет он, — в России практически не было коммерческого кредита и банковского дела», здесь не имели понятия «о той изощренной коммерческой системе, на базе которой создавалось богатство Западной Европы».
Если Франция относится к Западной Европе, давайте проведем сравнения. Первый (печальный) банковский опыт во Франции относится к 1716-1720 гг. Это была большая пирамида с участием государства. Когда ее смысл начал доходить до держателей банковских билетов и они понесли их в банк для обратного обмена, последовал королевский запрет, под страхом конфискаций и штрафа в 10 тысяч ливров, держать дома (кому бы то ни было!) свыше 500 ливров наличности в звонкой монете. Остальное надлежало отнести в банк (Королевский!). Было много доносов и обысков. Испуганные французы за короткое внесли неслыханную сумму 40 миллионов ливров, но банк все равно лопнул и деньги испарились.
Лишь в 1776 году была предпринята вторая попытка. Это было подобие банка: вклады он не принимал, а выпускал банкноты да ссужал правительство, и в революцию приказал долго жить. Лишь в 1800 г. был основан солидный Французский банк, а после наполеоновских войн начала складываться правильная и успешная кредитно-банковская система.
Обратимся к России, где кредит под залог вотчины или недвижимости не был необычным делом уже во времена Василия Темного, хотя специальные кредитные учреждения возникли, конечно, позже. В 1699 году «земские избы» в Москве получили право выдавать ссуды купцам, позже в Петербурге функции кредитных учреждений были возложены на ряд коллегий. В 1733-58 гг Монетная контора выдавала ссуды петербургской знати. В 1753 году Елизавета Петровна учредила Дворянские заемные банки в Петербурге и Москве (принимавшие, в частности, в залог помещичьи имения — печальная тема «залога» и «опеки» пронижет затем всю русскую литературу) и Купеческий банк в Петербурге. Последний выдавал ссуды из низкого «роста» — 6% годовых — купцам под залог товаров из расчета 80 процентов его стоимости. Деньги выдавались по освидетельствовании товара Коммерц-коллегией.
В 1758 году появился так называемый Медный банк, ссужавший в медной монете на условии возврата в серебряной по курсу. В 1764 году был открыт Купеческий банк в Астрахани, причем купеческие банки могли выдавать купцам ссуды без заклада, под поручительство магистратов и ратуш. Можно упомянуть Банк Артиллерийского и Инженерного корпусов (1760), Ассигнационные банки в Петербурге и Москве (1769) и такие учреждения с банковскими функциями, как Ссудная казна, Сохранная казна и Вдовья казна (все три основаны в 1772 году), занимавшиеся мелким кредитом. В 1798 году открылась Особая контора для внешних торговых переводов, платежей и комиссий. Банки принимали вклады, выплачивали проценты, переводили деньги, имели депозитарии (сейфы для вкладчиков), учитывали векселя, обменивали валюты, занимались выпуском ассигнаций, земельным кредитом и прочими (как говорит Пайпс) «чудесами современной коммерции».