Подобная эклектика выдавалась участникам дискуссии за перст судьбы. На что реальный или мнимый Давид разразился ехидной тирадой в адрес Голиафа, поверженного в Давосе: «Значит, Провидением было суждено и то, чтобы корабль, названный в честь твоего жалкого партфункционера, был потоплен именно в день его рождения и в годовщину гитлеровского путча; недаром же точно в ту минуту, когда родился Густлофф, то есть ровно в двадцать один шестнадцать, грохнули три торпеды, отправив на дно весь этот сброд…»
Так и шел этот диалог, словно роли были заранее отрепетированы. Однако я с каждым разом все больше сомневался в моем предположении, что Давид является фиктивным персонажем, высказывающим клишированные сентенции вроде: «На вас, немцах, навечно выжжено клеймо Аушвица как знак вашей вины…» Или: «Ты сам являешься свидетельством того, как зло продолжает давать ростки в ваших следующих поколениях…» Встречались фразы, в которых Давид говорил о себе во множественном числе: «Нашим уделом остаются вечная скорбь и вечный укор»; «Мы, евреи, ничего не забудем!». Вильгельм не скупился в ответ на расистские штампы с их «засильем мирового еврейства» и особенно «сионистскими происками Уолл-стрит».
Бой шел жестокий. Но иногда противники словно изменяли своим персонажам, тогда мой сын в роли Вильгельма расточал похвалы ударной силе израильской армии, а Давид, напротив, осуждал строительство еврейских поселений на палестинской земле как «территориальную агрессию». Случалось, что оба вдруг переходили к весьма компетентному обсуждению чемпионатов по настольному теннису. Тогда их индивидуальные интонации, их реплики, порой довольно острые, порой насмешливо-приятельские, говорили о том, что в виртуальном пространстве встретились два молодых человека, которые при всей демонстративной враждебности могли бы стать друзьями. Например, Давид мог пошутить: «Привет, нацистская скотина! Еврейская свинья, которую ты хотел бы обречь на заклание, хочет посоветовать тебе, что подать к столу, чтобы отметить дату захвата власти. Поешь вчерашнего горохового супа, раз уж ты вечно вчерашний…» А Вильгельм, вторя ему, прощался после разговора: «Ладно, довольно на сегодня еврейской кровушки. В следующий раз я сам предложу тебе кулинарный рецепт, кошерную подливу хорошего коричневого цвета, а теперь — покедова!»
В остальном же по случаю 30 января они обменялись вполне традиционными посланиями. Лишь одну новую информацию сообщил Конни своему приятелю-противнику Давиду: «Знай, что на всех палубах гибнущего корабля звучала последняя речь нашего любимого Вождя».
Действительно, так оно и было. Повсюду на «Густлоффе», где имелись репродукторы, радио Великой Германии транслировало обращение Гитлера к своему народу. Даже в родильном отделении, где в это время мать по совету медсестры отдыхала на походной койке, слышался этот голос, который не спутаешь ни с чьим другим: «Сегодня, ровно двенадцать лет назад, 30 января 1933 года, этот поистине исторический день Провидение вверило в мои руки судьбу немецкого народа…»
Потом Кох[25], гауляйтер Восточной Пруссии, выступил с призывами держаться до конца. Затем последовала трагическая музыка. Но матери запомнилась только речь Вождя: «У меня мурашки побежали от страха, когда он заговорил о судьбе и прочих таких делах…» Иногда после короткой паузы она добавляла: «Это похоже было на речи, которые произносят на кладбище».
Но я забежал вперед. Радиотрансляция состоялась позднее. А пока лайнер идет по относительно спокойной Данцигской бухте, держа курс на мыс полуострова Хела.
30 января пришлось на четверг. Несмотря на длившийся несколько лет простой, двигатели работали нормально. Волнение на море, снежная метель. На всех внутренних палубах выдавался по талонам на питание суп с хлебом. Оба торпедолова, которые должны были сопровождать корабль до Хелы, не сумели справиться с высокой волной, поэтому им дали радиограммой разрешение вернуться назад. Радиограммой же пришло сообщение о конечной цели маршрута: будущие подводники второго учебного дивизиона должны были сойти на берег в Киле, то же самое относилось к девушкам из вспомогательной службы ВМС и раненым, которых, естественно, пришлось бы нести на берег, если они не могли идти сами; беженцев предполагалось доставить во Фленсбург. Метель не стихала. Обнаружились первые пассажиры, страдающие морской болезнью. Когда наконец на рейде Хелы появилась «Ханза», также переполненная беженцами, то предполагавшийся состав конвоя можно было считать укомплектованным, хотя и не хватало трех обещанных судов сопровождения. Однако, последовала команда отдать якоря.
25
Эрих Кох (1896–1986) в 1949 г. арестован британской военной полицией и выдан Польше. Осужден за убийство 400 000 поляков; позднее вынесенный смертный приговор был заменен на пожизненное заключение из-за того, что Э. Кох был признан невменяемым.