Он деловито пояснил: «Вот эта фотография, где у него лицо округлое и где он снят возле перископа, находится в музее военно-морского флота в Петербурге. А здесь лицо угловатое, он стоит на башне своей подлодки — это и есть настоящий Маринеско. По крайней мере, существуют письменные свидетельства о том, что оригинал фотографии он подарил финской шлюхе, которая не раз обслуживала его. Ведь командир подлодки С-13 был заядлым бабником. Интересно, что остается после людей такого пошиба…»
Мой сын еще долго рассказывал о своей маленькой галерее, куда входил также один ранний и один более поздний фотопортрет Давида Франкфуртера; на позднем он выглядел старым, и к тому же было видно, что он вновь пристрастился к табаку. Одного портрета не хватало. Я уж было возлелеял надежду, однако Конни, словно способный читать отцовские мысли, сказал, что начальство запретило ему использовать в качестве настенных декораций для камеры «очень качественную фотографию Мученика, снятого в форме».
Чаще всего его навещала мать, по крайней мере чаще, чем я. Габи нередко ссылалась на занятость профсоюзными делами, поскольку вела общественную работу в секции «Воспитание и наука». Да, а что касается Рози, то она приходила довольно регулярно и уже не с заплаканными глазами. В этот год мне пришлось столкнуться с весьма шумной избирательной кампанией[33], которая началась очень рано и охватила всю страну, то есть, как и остальная журналистская братия, я пытался гадать на кофейной гуще постоянных социологических опросов; от криков же толку было в содержательном отношении еще меньше. Во всяком случае, можно было угадать, что этот святоша Хинце со своей пропагандистской затеей против «красных носков» лишь сыграет на руку ПДС, но не спасет Толстяка[34], который потом действительно проиграл на выборах. Мне приходилось много разъезжать, интервьюировать депутатов бундестага и — хотя и не самых крупных — предпринимателей, даже нескольких республиканцев[35], поскольку предсказывалось, что правые радикалы получат больше пяти процентов. В земле Мекленбург — Передняя Померания они проявляли особую активность, правда с весьма умеренным успехом.
В Нойштрелиц выбираться не удавалось, но по телефону я узнал от матери, что дела у ее Конрадхена идут неплохо. Даже поправился слегка. Кроме того, он получил, как она выразилась, «повышение», поскольку стал вести компьютерные курсы для несовершеннолетних правонарушителей. «Сам знаешь, в этой области он всегда был докой…»
Я представил себе, как мой — ныне потолстевший — сын помогает сотоварищам по заключению освоить компьютерную грамотность, исходя, впрочем, из того, что доступ в Интернет им не разрешен; в противном случае кое-кто из заключенных сумел бы под руководством сетевого корифея Конрада Покрифке найти виртуальную лазейку и устроить коллективный побег в киберпространство.
Узнал я и о том, что нойштрелицкая команда по настольному теннису, в которую входил мой сын, выступила против сборной тюремного заведения для несовершеннолетних в Плётцензее и обыграла ее. Короче: объявленный судебным приговором убийцей и теперь уже достигший совершеннолетия сын весьма занятого журналиста проявлял удивительное прилежание. К началу лета он заочно сдал экзамены на аттестат зрелости с хорошими и отличными оценками; я послал телеграмму: «Поздравляю, Конни!»
А потом пришла весточка от матери: она больше недели провела в польском Гданьске. При следующем визите в Шверин я услышал ее рассказ о поездке: «В Данциге я, конечно, много чего обошла, но дольше всего была в Лангфуре. Там все переменилось. Зато дом на Эльзенштрассе до сих пор стоит. Даже балконы с цветочными ящиками сохранились…»
Это путешествие она совершила на туристическом автобусе. «Вышло совсем дешево!» Группа бывших беженцев, мужчины и женщины в возрасте матери или постарше, откликнулась на предложение одного турагентства, которое устраивало «ностальгические путешествия». Мать сказала: «Хорошо там было. Надо признать, что поляки многое восстановили, все церкви и прочее. Нету только больше памятника Гутенбергу, которого мы в детстве называли Куттенпех и который стоял в Йешкентальском лесу, сразу за горой Эрбсберг. А вот в Брезене, куда мы ездили кататься на санках, опять открылась настоящая купальня, совсем как раньше…»
За этим последовал ее отсутствующий взгляд. Но вскоре опять заиграла старая заезженная пластинка: о том, как все было раньше, давным-давно, во дворе столярной мастерской или в лесу, где лепили снеговика; что было летом в морских купальнях, «когда я девчонкой-сорванцом…» С компанией мальчишек она заплывала к остову затонувшего корабля, надстройки которого торчали из воды с начала войны. «Мы ныряли на самую глубину, залезали в трюмы той ржавой посудины. А один из ребят нырял глубже всех, Йохеном его звали…»
33
Речь идет об избирательной кампании в связи с выборами в бундестаг, состоявшимися в сентябре 1998 г.
34
Евангелический теолог Петер Хинце с 1992-го до 1998 г. являлся генеральным секретарем ХДС и одним из руководителей избирательной кампании. «Красные носки» — шутливое прозвище социал-демократов, ПДС — партия демократического социализма. Толстяк — намек на Гельмута Коля.
35
Основанная в 1983 г. Францем Шёнхубером политическая партия право-консервативного или даже право-радикального характера