Но шеф, пропустив мимо ушей мое восклицание, негромко говорит:
— Что у тебя с Мизеровым произошло?
— Накляузничал? .
— Звонило районное начальство. Говорило, что следователя заменить надо, а то направили молодую особу, она и дров наломать может — со своим-то девичьим максимализмом. К тому же дерзит ответственному товарищу.
Язвительно хмыкаю:
— Нашел-таки ходатаев... Оперативный субъект этот Мизерен. Почуял, что почва под ногами заколыхалась, сразу звоночек организовал.
— Лариса, давай без сейсмических штучек,— просит Павел Петрович.— Объясни, что в этом стройуправлении происходит, а то Мизеров так все представил, будто из-за тебя план ввода объектов народного хозяйства срывается.
Подробно обрисовываю шефу ситуацию, в которой оказался начальник управления, как он пытался прикрыться Омелиным, а Дербеко склонить к оговору главного инженера.
— Значит, я поступил правильно,— как бы про себя произносит шеф.
— Не поняла,— говорю я и улавливаю, что сказала это, совсем как мой Толик, окажись он на моем месте.
— Одним словом, попросил больше не звонить,— словно досадуя на непонятливость своей подчиненной, отрезает Павел Петрович.
Зная отношение шефа ко всякого рода доброхотам, представляю лицо «районного начальства», выслушавшего эту скромную, просьбу прокурора, и довольна.
Кашлянул, шеф хмурится.
— Радоваться пока нечему...
Тогда я сообщаю Павлу Петровичу о своем намерении посетить глухую алтайскую деревушку Шадринку. Он удивлён. Можно подумать, будто я не шесть лет назад, а только вчера переступила порог нашей прокуратуры, и он совсем-совсем не знает меня. Наконец шеф интересуется:
— И давно ты это решила?
Искренне признаюсь, что минут двадцать назад. И хотя весьма смутно представляю себе цель поездки, обрушиваю на шефа доводы. Он сочувственно и понимающе кивает, однако принять решение не торопится. Рассудив, что внятно объяснить вряд ли удастся, меняю тактику.
— Ну, дайте командировку,— почти ною я.
Прокурор морщится.
— Дня на три,— как бы уличая его в скупости, требую я.
Павел Петрович вздыхает.
— Ладно... Скажи Татьяне, пусть выпишет командировочное удостоверение... На неделю хватит?
Он так долго сопротивлялся, что меня прямо-таки подмывает поторговаться, но осекаюсь и проникновенно произношу:
— Спасибо.
Танечка Сероокая, узнав, куда я еду, ужасается:
— Одна?! На край света! Кошмар!!
Соглашаюсь, что случай действительно кошмарный, но деваться некуда — работа такая.
Неодобрительно косясь в сторону прокурорской двери, Танечка спрашивает;
— Шеф посылает?
— Угу,— обреченно киваю я.
21.
Селиванов бодро прощается, неуклюже соскальзывает с сиденья «Нивы». Отъезжая, бросаю взгляд в зеркало заднего вида, на фигуру в стареньком пальтишке. На душе становится муторно. Бедный Селиванов! Чужое одиночество начинаешь ощущать, когда самой приходится возвращаться в пустую квартиру. Но мама, папа, мой любимый непременно и скоро вернутся, а вот вернется ли жена Селиванова?.. Не каждая женщина способна смириться и найти в себе силы вновь взвалить па плечи и безропотно тащить крест жены следователя. Толику, если он все-таки решит на мне жениться, придется несравненно труднее. Мужчины такие слабые.
На проспекте Дзержинского, ярко освещенном лунным светом уличных фонарей, замечаю женщину с завернутым в одеяло ребенком — она пытается остановить идущие мимо такси. Сверток е младенцем такой огромный, а женщина такая миниатюрная, что я притормаживаю. Батюшки! Да это же Валентина!
Валентина просовывает голову в кабину…
— Лариса?!
В голосе моей коллеги по работе столько удивления, будто перед ней по меньшей мере актриса Ирина Алферова, которая совершенно случайно приехала в родной город и решила ни с того ни с сего подвезти продрогшую на остановке следователя прокуратуры, находящуюся в отпуске по уходу за ребенком.
Аккуратно придерживая свое сокровище, зовущееся Катькой, Валентина устраивается на сиденьи.
— Ну, как вы там? Как Павел Петрович, Селиванов, Танечка?
— Лучше всех,— сообщаю я.— Только вот на время твоего отпуска нам никого не дали... Ты-то как? Устаешь?
— Не то слово,— вздыхает она, поправляя что-то кружевное внутри одеяла.— Вот из поликлиники возвращаемся... Везде одни — папа у нас все работает, пре-ступ-ников ловит, в засадах сидит. А мы с Катей дома сидим,— Валентина поворачивается ко мне.— Кирилл из отдела не вылазит... А с Катькой столько хлопот...
— Конечно,— киваю я, хотя не очень понимаю, какие хлопоты может доставить такая малютка.
— Чужие — они быстро растут, а вот своя! — словно подслушав моя мысли, восклицает Валентина.— Я, Лара, до тридцати лет дожила и не представляла, что это такое — свой ребенок. Привезла из роддома, а подступиться боюсь. Тебе-то легче будет, у тебя мама под рукой... Я первое время и пеленать опасалась. Да ты и сама видела.