Это правда, видела. Когда мы всей прокуратурой, толкая перед собой импортную джинсовую, с огромным трудом добытую коляску, пришли поздравлять Валентину...
— А у тебя с Толиком как? — спрашивает она,
— Отлично.
Валентина смотрит недоверчиво.
— Да? И чего вы с ним дожидаетесь? Ну, его- то понять можно — мужчина, а ты о чем думаешь? С меня пример не бери. Не дело это — в тридцать лет первый раз замуж выходить.
— Конечно, не дело,— невесело улыбаюсь я.
— Мы все привыкли: работа, работа, будто кроме нее на свете ничего нет... Вот родишь, тогда поймешь, что кроме нее тоже есть кое-что.
Валентина любовно склоняется над своим свертком.
Мне возразить нечего. Молчу.
22.
Что может быть проще: садись за руль «Нивы» и через четыре часа ты в Барнауле. А дальше? Дальше — дорога на Шадринку. Она-то меня и пугает. Стоит только представить узкую заснеженную колею, пургу, одинокую красную точку «Нивы» среди белых полей, как тут же пропадает желание выводить машину из гаража. В Шадринке я не была, но что такое дорога в глухую алтайскую деревню — догадаться не сложно, даже при моем знании географии тех мест.
Размышляя таким образом, торопливо проглатываю осточертевшую за время маминого отсутствия яичницу и начинаю собирать нехитрые пожитки. К моему огорчению их оказывается слишком много, и я всерьез задумываюсь о чемодане, но сообразив, что оба уехали с родителями греться под лучами кавказского солнца, заставляю себя отложить некоторые вещи, успев с горечью отметить, что именно они могут оказаться самыми незаменимыми.
При расследовании преступлений мне почти не приходится бывать за пределами Новосибирска. А когда появляется необходимость, прибегаю к помощи иногородних коллег. Я тоже иногда исполняю поручения следователей Омска, Кемерово, Красноярска, Свердловска, реже — Москвы, Кирова, Сухуми, Кишинева. Закон предоставил нам такое право: перепоручать допросы работникам других прокуратур, по месту жительства свидетелей. И сейчас можно было воспользоваться этим правом, но три дня пробега почты туда, два дня на исполнение и три — обратно... Позволить себе это я не могу. Да и ведет меня в Шадринку прежде всего интуиция...
До Барнаула — поездом, а там успеваю на последний автобус. В райцентр попадаю уже к тому часу, когда наглухо закрыты двери всех магазинов, столовых, предприятий бытового обслуживания, когда жители, вернувшись с работы, сидят перед телевизорами и смотрят какой-нибудь цветной художественный фильм, снятый в Крыму или на Кавказе. Пассажиры бойко выпрыгивают из автобуса и, пока я раздумываю, в какую сторону идти, скрываются, словно тают, в глухой темноте. Оглядываюсь и вовремя замечаю высокого мужчину, который, приподняв плечи и сделав широкие ладони лодочкой, прикуривает на ветру. Огонек от спички мечется из стороны в сторону, освещая нижнюю часть его лица,
— Вы не подскажете, как добраться до гостиницы? — кутаясь в мягкий и пока еще теплый воротник шубы, спрашиваю я.
— Мне как раз в ту сторону,— не выпуская из зубов папиросы, отвечает мужчина.— Идемте, провожу.
Склонившись навстречу летящему снегу, бреду по узенькой тропке, вьющейся среди сугробов, за моим провожатым. Иногда теряю трону и оступаюсь в рыхлый сыпучий снег. Стараясь не выпускать из вида сутулую спину, выбираюсь из сугроба и снова шагаю. С облегчением вздыхаю, когда, пройдя по шаткому деревянному мостику и поднявшись на пригорок, вижу сквозь пургу едва различимые огни большой витрины и несколько двухэтажек с освещенными окнами.
— Слева от универмага гостиница, справа — райисполком и милиция, — повернувшись ко мне, старается перекрыть завывания ветра мой спаситель.
— Спасибо! — кричу в ответ и бегу к заметенному крыльцу.
В холле полумрак. Только над барьерчиком администратора горит настольная лампа, отбрасывая теплые, ярко-желтые лучи на полированные панели, ручки кресел, журнальный столик. Дежурная по гостинице круглолицая женщина лет сорока, пряча в пуховую шаль полную шею, смотрит в мою сторону. Вид у нее бдительный и до крайности безоружный. Она прищуривается, но, должно быть, кроме очертаний моей фигуры ничего различить не может, я же вижу каждую черточку ее лица.
Выходя на свет, здороваюсь. Успокоившаяся дежурная мягко улыбается.
— Здравствуй, моя хорошая. Откуда в такой поздний час?