Звонок телефона.
— Лариса Михайловна,— слышу взволнованный голос в трубке.— Извините, что поздно, я целый день не мог вас застать.
— Извиняю, но кто это?
— Зайцев,— обижаются на другом конце провода.
— Какой Зайцев?
— Подсобник бабарыкинский. Из вычислительного центра... Вспомнили?
— Здравствуйте, Григорий Юрьевич. У вас что-нибудь случилось? — спрашиваю я, понимая, что без причины Зайцев не стал бы меня разыскивать.
— Вообще-то, ничего, просто я человека в «пирожке» встретил. Оказывается, он у нас в институте работает.
— Вы можете попросить его зайти ко мне в прокуратуру? Завтра, часам к десяти.
— Могу. Каникулы кончились,— смеется Зайцев.— Приступил к своим обязанностям. Обязательно завтра скажу. Да, его фамилия Самаркин. Мы в восемь пятнадцать начинаем, так что к десяти часам он у вас будет.
Благодарю Зайцева, кладу трубку и задумываюсь. Странно. Звонок пробудил но мне угасшие было желания двигаться и заниматься полезной деятельностью. Интересно, кто из экспертов может быть в лаборатории вечером в начале девятого? Разве что Эдвард? Он старый, одинокий и не любит смотреть телевизор. Набираю номер.
— Эдвард Сергеевич? Думала, вы уже дома, кино по телевизору смотрите,— шучу я.— Это Привалова... Передо мной лежит паспорт, и я точно знаю, что фотография переклеена, но как ни присматриваюсь, следов подделки узреть не могу...
— А вы хорошо присматриваетесь?
— Очень.
— М-да... Если это на самом деле так, у вас в руках довольно редкая вещь.
— Кто бы ее мог изготовить?
— Сразу и не сообразишь,— сопит в трубку эксперт.— У нас в городе таких «умельцев» не осталось... Как говорится, иных уж нет, а те далече...— Уловив мое настроение, эксперт успокаивает: — Вы не печальтесь, Лариса... Поговорите с Мотей... С Матвеем Иосифовичем Шпаком... Правда, он и мне в отцы годится и давненько ни в чем таком не замечался, но чем черт не шутит... А гравер он высшей квалификации. Это работники НКВД еще в тридцатые годы заметили.
— Сидел? — догадываюсь я.
— Неоднократно,— подтверждает эксперт и спохватывается: — Вы сильно-то не обнадеживайтесь, может, Моти и в живых нет.
Я не падаю духом, а звоню в адресное бюро.
Шпак жив, и я, не раздумывая, спешу к нему на свидание... .
Двери квартиры за свою долгую службу перевидели столько замков, что если кому-нибудь взбредет в голову вставить еще один, у него просто не будут держаться шурупы. Нажимаю па кнопку одного из четырех звонков, но, видимо, не на ту. Открывает мне низкорослая, похожая на колобок, запенсионного возраста женщина.
— Вам кого?
— Матвея Иосифовича.
— Ему и надо звонить... Вторая дверь направо.
Сообщив это, она равнодушно поворачивается и, даже не поинтересовавшись, закрыла ли я за собой дверь, скрывается в глубине заставленного столетним хламом коридора.
Стучу во вторую направо.
— Войдите,— раздается надтреснутый старческий голос.
В комнате с высоким потолком и потемневшей известкой на стенах лежит на диване укрытый по самый подбородок суконным одеялом старец с заросшим седой щетиной лицом.
— Добрый вечер,— приподнимает он в улыбке уголок рта,— вы из райсобеса или райздрава?
— Они тоже приходят в столь поздний час? — вежливо интересуюсь я.
Выпуклые глаза Матвея Иосифовича не по-стариковски остро впиваются в меня.
— Начинаю догадываться, из какой вы организации,— помаргивая, будто в глаз попала соринка, говорит он.
— Вот и прекрасно... Я яз прокуратуры.
— И зачем же понадобился прокуратуре дряхлый, больной Мотя Шпак? Он уже давно ничего не может... Но заметьте, я всегда пробивал себе путь к свободе примерным трудом. Это понимали, ценили и: освобождали досрочно.
— А как же столь примерный человек снова попадал за решетку?
— Губила доброта! — Матвей Иосифович выползает из-под одеяла и, пристроив поудобнее подушку, конфузливо застегивает на груди клетчатую рубашку.— Мои руки, которые товарищи из НКВД справедливо считали золотыми, были нужны всем... А я не умел отказывать. «Мотя, сделай ксиву»,— «Пожалуйста». «Мотя, нужна печать артели»,— «Пожалуйста». «Мотя, сделай клише, совсем пообносились, не идти же на гострудсберкассу». И я делал, характер мягкий...
— Преступно мягкий,— уточняю я.
Старик вздыхает:
— И не говорите... Вот однажды, это было еще в Одессе, приходит ко мне Бенцион Крик...
— Матвей Иосифович,— укоряю я.— Про Беню Крика расскажите своим соседям. Мне поведайте об этом документе...
Вынув из сумочки паспорт Данилова с фотографией Репикова, кладу на одеяло.
Шпак осторожно приоткрывает его, тут же захлопывает.
Что такое, Матвей Иосифович?