Он поджимает губы.
— Это мурло вызывает у меня аллергию... Даже на зоне я с такими не дружил. У них напрочь отсутствует чувство меры.
— Не подскажете ли фамилию этого аллергента?
— Там,— Шпак делает многозначительную паузу,— я встречался с ним дважды. В сорок девятом знал его как Козина. В пятьдесят пятом вдруг узнаю, что он Столяров. Теперь,— Шпак боязливо касается ногтем корочки паспорта,— как видите, его фамилия Данилов... Или уже нет?
— Уже нет. Настоящая фамилия вашего старого знакомого — Репиков... Так, вы узнали свою работу?
— Я понимаю, у вас есть профессиональные тайны, но сделайте одолжение старому человеку... Где сейчас этот тип? — робко интересуется Матвей Иосифович.
Понимаю причину его беспокойства.
— Репиков арестован.
Шпак приободряется.
— Надеюсь, когда он выйдет, меня уже не будет в этом мире... Итак, несколько лет назад, в августе, заявляется ко мне этот тип. Сует эту ксиву и свое мурло шесть на пять на глянцевой фотобумаге. Сделай, просит. Я, расстроившись, отвечаю, что первый раз вижу паспорт в таком исполнении, новый то есть. Говорю: болен я, руки дрожат... Но если бы вы тогда заглянули в глаза этого типа, у вас бы не возникло вопроса, почему Мотя Шпак согласился... Умереть я не против, но хочу своею смертью... Учтите, денег я у этого бандита не брал!
Последние слова Шпак произносит с пафосом.
— Учту... А после этого вы встречали Репикова?
— Боже упаси! — вскидывает руки Матвей Иосифович.
37.
Смазка в замках гаражных ворот подмерзла, и ключ проворачивается с трудом. Сделав второй оборот, чувствую, как на меня снова наваливается усталость. Голова становится пустой. Кажется, щелкни по ней, и она отзовется гулким звоном. В таком состоянии бреду к подъезду. Сумочка, висящая на плече, покачивается в такт шагам, а ее тень в тусклом свете фонарей потешно бегает взад-вперед.
— Ларочка! — заставляет меня вздрогнуть голос Маринки.
С недоумением поднимаю голову. Маринка бежит навстречу. У подъезда, даже не глядя в мою сторону, вышагивает Толик. Несмотря на огромные унты и высокую худую фигуру, он в эту минуту напоминает Пьера Безухова, ожидающего начала дуэли.
— Что случилось? — испуганно спрашиваю я.
Толик, немного склонив голову набок, смотрит поверх очков:
— У нас ничего...
В голосе холодное спокойствие, всегда охватывающее моего любимого, когда он со свойственной ему интеллигентностью сдерживает раздражение.
— У меня тоже,— все еще ничего не понимая, обескураженно тяну я.
Толик резко вдавливает очки в переносицу затянутом в коричневую вязаную перчатку пальцем.
— Вот видишь,— оборачивается он к Маринке.— Ничего с ней не случилось! А мы тут...
Перевожу взгляд на подругу. В ее больших влажных глазах столько беспокойства, что я не выдерживаю:
— В конце концов скажите, в чем дело?!
Маринка разом выпаливает, как она несколько раз звонила мне на работу и безрезультатно, как, не отрывая палец от диска, названивала домой, как перетрусила за меня и всполошила Толика, Люську а ее мужа Василия, как заставила Толика побеспокоить моего шефа.
— Ты представляешь, сколько я пережила за эти часы?! — заканчивает она свой монолог.
Заставляю себя досчитать до двадцати семи. Испытанный способ. Когда нужно успокоиться, считаю своя годы на этот момент жизни.
— Анатолий, ты собрался простоять здесь всю ночь? — мило улыбаясь, указываю на безразмерные унты, которые мой любимый, вероятно, позаимствовал у своего отца, два месяца назад вернувшегося «с поля» и приступившего к камеральным работам.
— Лара,— укоризненно говорит он,— ведь мы на самом деле замерзли, чаю горячего хотим.
Вот так всегда. Разве станешь ссориться, когда твою агрессивность пресекают просьбой.
— Тогда идемте скорее!
Гурьбой поднявшись по лестнице, шумно раздеваемся в прихожей.
— Маринка! Ты же закоченела! Сейчас же в ванную и под горячую воду! Полотенце и халат принесу. .
Для приличия Маринка секунду сопротивляется, но идет в ванную комнату.
Чмокаю Толика в щеку. С упреком бросаю:
— Ты-то — разумный человек!.. Не мог, что ли, пресечь женские завихрения?! У шефа сердце хандрит, а вы...
— Да я говорил, что с тобой ничего страшного случиться не может.
Прищуриваюсь.
— Значит, тебя совсем не волнует, где пропадает твоя любимая?
Толик косится поверх очков.
— Волнует.
— То-то! — смеюсь я.— Чай ставь. А я буду обзванивать взбудораженных вами граждан.
Первым набираю номер Павла Петровича.
— Отыскалась пропажа,— удовлетворенно тыкает в трубку шеф.— А то мне уже звонил твой...— Павел Петрович замолкает, подбирая определение.