— Тимофей Дементьевич, мне известно, что вы были очевидцем. Расскажите, как все произошло.
Данилов приподнимает веки, косится на прораба. Громко прошу:
— Антон Петрович, мне бы хотелось поговорить со свидетелями...
Дербеко порывисто встает и, на ходу застегивая полушубок, покидает вагончик. Данилов провожает его взглядом, подсаживается ко мне. Помолчав, задумчиво произносит:
— Жаль Алексея Ивановича... Принципиальный товарищ был...
— Как вы оказались на месте происшествия?
— Обыкновенно... Проходил мимо, подъезда, услышал громкий голос. Я вообще-то не из любопытных, но тут притормозил: сердито кричал человек. Зашел, прислушался, а это Алексей Иванович на кого-то шумел. Дескать, не прекратите это безобразие — начальству доложу.
— На кого кричал Хохлов?
— Так и не понял... Снизу же ничего не видно.
— Кроме Хохлова вы никого не слышали?
— Слышать-то слышал,— виновато втягивает голову Дементьич.— Но кто — не разобрал. Да и сказал-то он всего-ничего: «Пошел ты!..»
Вздыхаю. Слишком короткая фраза. Шапка с опущенными ушами, расстояние в четыре этажа... Трудно, конечно, услышать, кто говорил, но я все-таки пытаюсь выяснить, не показался ли голос знакомым.
Данилов сосредоточенно сдвигает брови, словно перебирает в памяти голоса всех известных ему людей.
— Не показался, — огорченно роняет он.— Уж извините...
— Что было дальше?
— Крик... Длинный такой,— Дементьич отводит глаза.— Жутко вспомнить. Он ведь прямо к моим ногам упал... Я подскочил, а он уже мертвый. Народ сбежался, давай зачем-то «Скорую» вызывать…
— Кто прибежал? — уточняю я.
— Первым — Григорий,— кивает на Зайцева Данилов. — Потом прораб, за ним Жижин и Бабарыкин, кто-то еще... Дербеко очевидцев сразу искать стал, выяснять, что да как. На меня накинулся, будто я что-то знал.
— А остальные как реагировали?
— Стояли и молчали. Что тут скажешь?
— Вы в тот день встречались с Хохловым?
— Встречался. На третьем этаже кто-то дверку стенного шкафа оторвал, надо было подделать. Алексей Иванович как раз в соседней квартире мусор после плиточников убирал. Это примерно в одиннадцать было, часа за полтора как разбился...
Вспоминаю бумагу технического инспектора. Откуда в заключении появились сведения, что Хохлов упал именно с четвертого этажа?
— Мог Хохлов за полтора часа управиться на третьем и перейти на четвертый? — спрашиваю я.
— Вряд ли... Работы таи было выше головы.
— Тогда почему вы решили, что он упал с четвертого?
Я решил?! — недоуменно смотрит Данилов.— Ничего я не решал.
— Так вы не видели, откуда он упал? — удивляюсь я.
— Не видел.
Час от часу не легче! Кто же видел? Или хотя бы мог видеть? Спрашиваю об этом у Данилова. Он задумывается, неуверенно отвечает:
— Бабарыкин работал на четвертом, но в другом подъезде, Жижин в том же, но на пятом. Больше поблизости никого не было.
Проверяю мелькнувшую догадку, точнее, ее тень:
— Подъезды сообщаются?
— Нет, но можно пройти через лоджию.
— Откуда появился Дербеко?
— Не помню... Кажемся, со стороны вагончика... Нет, не помню и врать не буду. Со спины он подошел.
— Когда вы стояли рядом с погибшим, никто сверху не спускался?
— Хорошо помню — никто,— категорично заявляет Дементьич.
— А как же Жижин оказался внизу?
— Может, раньше спустился,— неуверенно тянет Данилов.— Он тоже со спины подошел.
— Посторонних в тот день на стройке не было?
Данилов не успевает ответить.
— Был посторонний! — вмешивается Зайцев.— Я часто с Бабарыкиным работаю, а он вечно посылает за чем-нибудь: то отвес забудет, то шпагат… В тот раз направил за карандашом. Когда я выходил из подъезда, в соседний, где Алексей Иванович был, зашел незнакомый мужчина.
— Приметы? — быстро спрашиваю я.— Как оп выглядел?
— Одет по-зимнему. Пальто со светлым каракулем, серое. На голове пирожок.
Я так старательно пытаюсь представить себе гражданина в сером пальто, что у меня невольно вырывается:
— Пирожок?
— Папаха такая,— стеснительно улыбается Зайцев.— Их мало кто сейчас носит.
Усмехаюсь про себя. Если все понимать буквально, невольно окажешься в дурацком положении. Спрашиваю Зайцева:
— После случившегося незнакомец не попадался вам на глаза?
— Не видел.
— Опознать сможете?
— Думаю, смогу,— чуть помедлив, отвечает он.
Следующий вопрос задаю уже с некоторым колебанием. Такое впечатление, что чем больше спрашиваешь, тем больше все запутывается.
— У вас не возникала мысль, что Хохлов упал не сам?
Мои собеседники переглядываются. Потом устремляют взгляды на меня. В глазах — боязнь признаться самим себе, что подобное могло произойти.